Госпожа преподаватель и Белый Феникс - Марика Полански

Набрав в грудь побольше воздуха, я крикнула, что есть силы:

— Абрахам! А-абраха-ам!

Ван Вилсон вальяжно обернулся и, увидев меня в шаге от Разлома, резко встрепенулся. Гаденько осклабившись, я выбросила вперед руку с тем самым неприличным жестом, с которым обычно студенты отвечают на едкие выпады в свой адрес.

— Гори в Бездне, тварь!

Последнее, что я услышала, были истошные вопли ван Вилсона. Чьи-то липкие, до омерзения холодные руки обхватили меня, и Тьма, рассыпавшись напоследок мириадами холодных звёзд, схлопнулась над моей головой.

* * *

Падение или это всё же был полет? Я не знаю. Как будто мир превратился в детский калейдоскоп из изломанных цветов и звуков, которых не существовало в реальности. Сознание то гасло, то вновь вспыхивало какими-то бессвязными, размытыми силуэтами.

Время потеряло всякий смысл. Просто потому, что его не существовало. От этого непривычного чувства становилось одновременно и тревожно, и спокойно. И странное осознание того, насколько мы всё же привязаны ко времени. Ведь даже в тот момент, когда кажется, что нечем заняться, мы невольно ощущаем быстрый бег длинной тоненькой стрелочки на часах. А здесь, в месте, которое ученые мужи и простые обыватели назвали Межмирьем, его не было.

Внезапно меня объяла тишина. Цвета растворились в белоснежном мягком, как шёлк, свете. И нет, мягкий, как шёлк — это не метафора. Свет можно было потрогать руками, ощутить кожей. Странный, сладковатый аромат заполнил лёгкие, словно я оказалась в цветущем саду, где воздух был пропитан нектаром деревьев Сада Наслаждений.

Что-то мягкое ткнулось в спину, и потребовалось несколько долгих мгновений, прежде чем я осознала, что лежу на чем-то, у чего нет названия. Я зажмурилась и медленно открыла глаза. Передо мной не было ни стен, ни потолка. Только бесконечный белый свет, пронизанный золотистыми пульсирующими нитями, сплетающимся в подобие дерева с пышной кроной.

«Кажется, я уже это где-то видела», — подумала я, бессмысленно таращась перед собой. Разумеется, видела. Вот только пейзаж был абсолютно безрадостный. Зимний, холодный и от него веяло безотчетным страхом, отчаяньем и смертью. Не моей, но всё же…

Я снова закрыла глаза и прислушалась к вяло текущим мыслям. Где-то на краю сознания одиноко бился вопрос: и кто решил, что Абсолютная Пустота — это Тьма? Не потому ли, что, закрыв глаза, мы не видим ничего, кроме разливающейся черноты, в которой исчезают все образы мира? Но что если Пустота — это свет? Просто белый свет, который мы должны сами наполнить образами и смыслами?

«Вокруг никогда не бывает пусто! — вспомнила я слова Феникса из своего сна. — Просто, чтобы увидеть, что происходит вокруг, нужно иметь смелость открыть глаза!»

— Вижу, что ты наконец-то усвоила эту истину, — проклекотал тихий переливчатый голос. Он был похож на голос Феникса из сна, но немного другой. Как хрустальная слеза и искрящийся иней.

Разлепить веки казалось почти невыполнимой затеей. Но, тем не менее, мне удалось открыть глаза.

На золотой ветке, склонив низко голову, меня пристально разглядывал Феникс. Но не тот, который сопровождал меня в прогулках по Межмирью во сне. Феникс Вэлиана был серебристо-белым, его глаза отливали холодным светом звёзд и стали. У склонившегося надо мной существа перья отливали жемчужно-розоватым светом. Его глаза напоминали звёздные скопления, вмещающие в себя вселенную. От эгрегора веяло мудростью, которая старше любой цивилизации, и безграничными тоской и усталостью, сквозь которые скользило любопытство.

Я попыталась подняться, но сил не было.

— Не ожидала встретить тебя здесь, — сказала я. Слова вспыхнули в пространстве золотой нитью и тотчас растворились. — Но ведь ты… ты не Феникс Вэлиана.

Феникс изогнул шею и принялся вычёсывать перья на груди. Я закатила глаза и откинула голову на назад. Ну, конечно же! Зачем задавать вопросы, на которые и так знаешь ответы! Но привычка Фениксов изображать сверхзанятость во время разговора действовала на нервы.

— Итак, я в Межмирье, потому что сама решила отправиться в Разлом, — водя поднятым указательным пальцем, проговорила я. — Внимание, вопрос: что произошло с ван Вилсоном, когда я нырнула в Разлом? Что стало с остальными эгрегорами? И как долго я буду шастать в свете?

— Три.

— Что «три»? — не поняла я и, приподняв голову, воззрилась на Феникса.

— Три вопроса. — Он распахнул крылья и принялся раскачиваться на ветке — один в один, как непоседливый ребенок, который взобрался на пружинистую кровать. — Тот человек, которого ты называешь ван Вилсон, навсегда соединился с Тьмой. Как и хотела его душа.

Я удивлённо вскинула брови.

— Люди недооценивают силу страха, — ответил Феникс на мой немой вопрос. — Боясь за себя и свою жизнь, они готовы пойти на всё, что угодно. В том числе на то, чтобы обратиться к Тьме.

— А мне всё время казалось, что они это делают ради наживы и желания возвеличиться над другими, — хмыкнула я и почесала кончик носа.

— А что же есть на самом деле желание наживы и возвеличивания себя, как не страх? — Феникс пожал плечами, словно разочаровался в моей сообразительности. — Желающий наживаться всегда боится голодной смерти. Возвеличивающие себя — что их убьют. «Смотрите, какой я большой и сильный, и богатый, и умный. Меня нельзя уничтожать — я слишком важен для этого мира!» — Он невесело рассмеялся. — Люди всю свою коротенькую жизнь творят безумные поступки, и всё только с одной целью: забраться подальше от смерти. Но при этом забывают — никому ещё не удалось продлить отведённое ему время. Ни на секунду. Так стоит ли удивляться, что очередной маленький человечек по имени ван Вилсон решил заключить сделку с Тьмой, надеясь обмануть саму Смерть.

— Ну не такой уж он и маленький.

Феникс рассмеялся.

— Жизнь человека — ничто пред Вечностью.

— А без Смерти не бывает и Новой Жизни, — заключила я, глядя на витиеватые золотистые слова, растворяющиеся в пространстве.

Он приблизился, и я почувствовала тепло, исходящее волнами от эгрегора.

— Есть особые люди, Эжена, — он внезапно переменил тему. — Редкие, уникальные. Они рождаются, чтобы быть вместилищем того, что нельзя вместить. На протяжении многих веков за этими людьми шла охота. Из-за страха перед их могуществом или желания использовать в своих целях. Такие, как Абрахам ван Вилсон, пытались получить контроль над силой, истинной природы которой они не понимали.

Моё сердце забилось сильнее. Феникс смотрел прямо на меня, и в его взгляде читалось что-то, что заставило меня содрогнуться.

— Я знаю, что ты больше всего на свете хочешь жить. Да и не место тебе