Самый опасный человек Японии - Александр Накул

Юкио отпустил приятеля и смело зашагал в сторону комиссии.

Пока он шёл, Кимитакэ успел подумать о многом. О том, что он и староста как раз в той половине класса, у которых нет дворянского титула. О полицейском, который допрашивал его насчёт загадочной гибели дедушки. О войне, которая идёт уже несколько лет и пропитала сам воздух, как соль пропитывает воздух у моря. Об обезьянах далёкой Маньчжурии.

Ну и о том, что родина в опасности, само собой.

И ещё о том, что он понятия не имеет, про что будут задавать вопросы. Адмирал так ему про это и не сказал и наверняка неспроста.

В этом отношении экзамен был до ужаса похож на саму жизнь.

— А почему вас двое? — нарушил молчание заместитель директора. — Сказано же: по одному заходить.

— В силу особых обстоятельств, — отозвался Юкио, — некоторые особенно талантливые ученики нашей школы весьма ценны для государства. Разумеется, враги были бы очень рады им как-то навредить, желательно насмерть. Поэтому к таким учащимся приставлен телохранитель из числа других, бесполезных учащихся. Чтобы с ними ничего не вышло.

— Не думаю, что тот, кого ты притащил, способен тебя защитить, — произнёс заместитель директора и бросил на Кимитакэ такой презрительный взгляд, что чуть не прожёг в нём дырку.

— Совершенно верно, — ответил Юкио. — Это я его защищаю.

— И кто тебя на это уполномочил?

— Название Стальная Хризантема вам о чём-нибудь говорит?

Члены комиссии переглянулись. Не очень ясно, к какому выводу они пришли, но заместитель директора прекратил свои расспросы.

— Ваше имя, — скомандовал генерал, открывая новую страницу в блокноте.

— Сатотакэ Юкио, — ответил Юкио, сложив руки за спиной. — Сатотакэ пишется теми же иероглифами, которые в китайском чтении звучат: РИ-ДЗЭН. Полагаю, вы легко их определите.

— Странные знаки, — заметил военный. — Если у вас в семье и правда имя в фамилию перешло, то имя «Сатотакэ» так не пишется.

— Возможно, моя фамилия произошла не от имени, — ответил Юкио. — Возможно, это какое-то прозвище или искаженное иноземное слово. Например, латинское слово Legion, они могли узнать его от миссионеров-католиков. Японец, скорее всего, произнесёт его как «ридзэн». А иероглифы уже потом подобрали.

— И с чего бы миссионерам-католикам называть кого-то Легионом?

— Они имели в виду, что «Легион имя мне, потому что нас много».

Окава Сюмэй заулыбался и повернулся к военному.

— Он хорош, — произнёс профессор. — Европейскую классику знает. Запишите это.

Генерал записал, а потом спросил:

— Какими языками вы владеете.

— Japanese, — ответил Юкио. — Fluently.

— Почему вы считаете, что подходите для особой школы переводчиков?

Вместо ответа Сатотакэ принялся стаскивать с себя чёрный френч школьной формы. Под френчем не оказалось ни рубашки, ни нижней майки. И прежде чем члены комиссии успели сообразить, что вообще происходит, френч полетел на пол, а обнажённый до пояса Юкио уже подскочил к столику и схватил канцелярский нож прямо у них из-под носа.

— Я так считаю, что вам придётся меня взять, — всё таким же невозмутимо-холодным голосом произнёс он. — Потому что если вы меня не возьмёте, я выпущу себе кишки прямо вам на стол. Это вызовет смерть для меня и огромный скандал для вас с Министерством образования. А вам проблемы не нужны. Вам ученики нужны, а не проблемы.

Кимитакэ успел заметить, что тело у его друга такое же точёное, не сильное, но изящное, с безукоризненной осанкой и с неплохим мышечным корсетом. Конечно, не античная статуя — скорее, европеец под воздействием японского искусства, который рисует изысканную обнажёнку для столичных эстетов. Какой-нибудь Обри Бёрдслей.

А ещё заметил, как нестерпимо ярко горит солнце на лезвии занесённого канцелярского ножа.

Потом тишина закончилась.

— Превосходно! — воскликнул генерал. — То, что надо! Вот это самоотдача, вот это страсть! Молодой человек, мы вас берём! Пишите приглашение! Такие нам нужны! Такие нам нужны.

Юкио поклонился комиссии — так низко, что чуть не угодил краем волос в чернильницу. И зашагал обратно. По дороге он поднял куртку и снова в неё забрался.

Тем временем Окава Сюмэй уже отложил кисточку и поднял готовое приглашение.

— А бумагу возьмёте?

— А вы меня без бумаги не возьмёте?

Самый опасный человек Японии горестно вздохнул:

— Взять-то возьмём, — сказал он. — Проблемы просто будут. Вдруг кто-то жалобу напишет: почему какого-то Сатотакэ приняли, хотя приглашения при себе не было? Это ты на Стальную Хризантему работаешь, а мы, к сожалению, на правительство.

— Разумеется, — произнёс Юкио. Но приглашение забрал. Потом отошёл к выходу, где был прислонён его зонтик. Снова сложил руки на зонтике и принялся ждать.

Теперь шёл Кимитакэ. И с каждым шагом пол казался ему всё более хлипким. Казалось, сейчас он провалится — вниз, в подпол, в смертоносное смердящее болото…

— Это Котака, — пояснил заместитель директора. — Лучший ученик в выпускном классе.

— Кимитакэ, — поправил его школьник.

— Что?

— Моё имя читается: Кимитакэ.

— Что ты о себе возомнил? Думаешь, я иероглифов не знаю.

Генерал воспринял это спокойней. Полез куда-то за спину и достал громадный том в синей обложке. Сперва заглянул в указатель ключей, потом перелистнул на нужную страницу и хмыкнул.

— Действительно, в именах это читается «Кимитакэ». Имя помечено как редкое. Желаете посмотреть?

— Я доверяю вам безусловно, — торопливо заговорил заместитель директора. — Просто не знал, что есть и такие иероглифы. Прошу простить моё невежество.

— Для «Розы» тоже есть иероглиф, только им никто давно не пользуется, — назидательно произнёс генерал. Он захлопнул словарь и опять обратился к школьнику: — Не беспокойся, если тебе кажется, что ты в чём-то подходишь не до конца. Нам нужны разные люди.

— Вот именно! — вступил Окава Сюмэй. — Я про это и пишу. Наши мечи должны быть обоюдоострыми. Такой меч будет беспощаден к несправедливости, которая пронизывает современную Азию. И в то же время он будет ещё более беспощаден к злу, которое укрылось в самой Японии. Таким образом, те, кто сражается за возрождение Азии, неизбежно становятся теми, кто воюет за реформу и построение более счастливой Японии.

На этом месте Кимитакэ чудом не рассмеялся. Как только он услышал про обоюдоострый меч, ему немедленно вспомнилась история про интервью гейши,