Навола - Паоло Бачигалупи

Я шагнул в круг жестокости Империкса.

На мгновение показалось, что он встанет на дыбы и затопчет меня. Он содрогнулся, и парл отступил от него, ожидая нападения, ожидая, что чудовище взовьется на дыбы и обрушит на меня копыта, накинется, чтобы рвать зубами... Но Империкс не шелохнулся.

Я стоял рядом с ним, гладил его благородную морду и смотрел в его огромные глаза.

Все мы создания плетения Вирги.

Я протянул ему сахар — на глазах у потрясенного парла и его первого министра угостил Империкса. Провел ладонями по шее, похлопал по огромной груди, шепотом выражая восхищение, предлагая не господство, которое люди всегда дают лошадям, а дружбу.

Империкс наклонил голову к моему лицу и тронул губами мою щеку. Я увидел, как вздрогнул парл, и рассмеялся.

— Какой он сильный! — сказал я.

Парл и Делламон неуверенно переглянулись. Я мог бы насладиться их растерянностью, но мне было все равно, потому что в Красном дворце Мераи, полном гадюк в человеческом обличье, я нашел друга.

— Империкс никогда не позволял другому человеку прикасаться к себе, — пробормотал парл.

— Быть может, он чует мое чистое сердце.

Делламон с сомнением хмыкнул. Парл выглядел встревоженным.

Глава 38

Не знаю, кто из них придумал проверку Империксом, но после того, как спектакль провалился, Делламон и парл стали намного более приятной компанией.

У нас с парлом нашлось немало общих интересов: лошади и ястребы, верховая езда и охота. Кроме того, парл накрыл роскошный стол. В честь моего визита с нами ужинали всевозможные аристократы, мужчины и женщины, управлявшие лоскутным процветанием города, и мы пили добрые мерайские вина, хотя им было далеко до наволанских. На столе были сыры, ветчина и маринованные плоды размером с мой мизинец, одновременно острые и сладкие, красные, как помидоры.

— Черупины, — объяснила красивая молодая женщина, сидевшая рядом со мной.

В ее волосы были вплетены павлиньи перья, синее шелковое платье с зеленой вышивкой туго обтягивало талию и открывало грудь.

— Я с ними незнаком.

— Члены херувимов, — громко произнес парл.

Он взял красный плод и надкусил. Гости захихикали.

— Попробуйте с вином.

Я попробовал — и с удивлением обнаружил, что уксус и плод прекрасно сочетались со вкусом вина.

— Отличный сорт, — похвалил я, делая глоток.

Девица с павлиньими перьями кокетливо улыбнулась.

— Лучший, что есть в подвалах, — сказала она. — В вашу честь.

— А. Ну конечно. — Я сделал еще глоток. — Я польщен.

— Правда? — Парл следил за мной. — Вы находите его великолепным?

Я разрывался между честностью и дипломатией; возможно, это была очередная проверка, чтобы сбить меня с толку. Действительно ли это вино лучшее? Если так, оно не слишком впечатляет. Если нет, не выставлю ли я себя дураком, перехвалив его? Я опять глотнул, притворяясь, будто оцениваю вино, и горько жалея, что рядом со мной нет Мерио, который никогда не скупился на похвалу доброй пище. Или Агана Хана с его грубоватой прямотой.

В итоге я решил уклониться от прямого ответа.

— С черупином оно восхитительно, — сказал я. — Возможно, я мог бы прислать из Наволы несколько бутылок для ваших подвалов.

Собравшиеся за столом хором ахнули.

Один мужчина поднялся.

— Вы оскорбляете Мераи.

Я посмотрел на него. Он был привлекательным и сильным, с мощной челюстью и толстым носом, который когда-то был сломан. Похоже, я оскорбил мужчину не только словами о вине. Он напомнил мне юных наволанских аристократов, любивших расхаживать по Куадраццо-Амо. Им очень нравилось быть на виду — и очень не нравилось, когда их заставляли что-то делать. Однако больше всего меня удивил кинжал его в руке.

— Неужели подарки считаются оскорблением в Мераи? — с наигранным смятением спросил я и посмотрел на парла. — Если так, я не хотел вас обидеть, ваше величество. — Я повернулся обратно к сердитому мужчине. — Что до вас, если вы не желаете пробовать наволанское вино, подслащенное солнцем на плодородных холмах Валле-Ливии, выжатое ногами смеющихся девушек, выдержанное в древесине дубов дикой Ромильи... что ж, вы удачливы, поскольку я предлагал его не вам.

Кто-то фыркнул.

Человек стиснул кинжал и побагровел. Я положил ладонь на скрытый в рукаве клинок, гадая, что это — очередная проверка или настоящий вызов, — и почему мерайцы так любят кровопролития. Они хуже боррагезцев.

— Сино предан мне, — сказал парл с улыбкой, жестом велев мужчине сесть. — Мы гордые люди.

Я был рад, что моя рука не дрогнула, когда я поднимал бокал.

— Что ж, вам повезло обладать верностью и гордостью ваших людей. Хотя вина у нас великолепны, наши люди не столь откровенны.

— Умы наволанцев изворотливы, как косы в прическах их женщин, — произнес парл.

Я слышал эту поговорку, и она мне не нравилась.

— Так говорят многие.

— Золото наволанца яркое, а сердце — черное, — сказала девушка с павлиньими перьями.

— Это я тоже слышал. — Я старался отвечать ровным голосом.

— Наволанцы темны и кривы, как их переулки, — внес свою лепту Сино.

— И так же прижимисты, — с усмешкой добавил парл.

— Чужеземцы часто так утверждают, — признал я сквозь зубы. — Но все не настолько плохо.

— Сфай. Вас самого чуть не убили ваши собственные друзья, — сказал Руле. — Разве они не были коварны, изворотливы и темны?

Я вспомнил Пьеро, кидающегося на меня с кинжалом, и отогнал этот образ.

— В Мераи тоже бывают интриги и заговоры.

— Не как в Наволе, — с неприязнью сказал Руле. — Даже псы вроде моего дяди Чичека имеют порядочность откровенно заявить о своих намерениях. А не являться убийцей под покровом ночи.

— Неужели Навола — такое коварное место? — спросила девушка, кладя ладонь на мою руку.

— Не для нас, — ответил я, пытаясь скрыть раздражение.

— Но ходит столько историй о предательстве, — сказала она. — Думаю, я бы побоялась туда ехать.

Ее ладонь так и лежала на моей руке. Девушка была красивой, с высоко забранными темными волосами и зелеными глазами, широко распахнутыми, невинными и любопытными. Среди всех мерайцев она выделялась тем, что в ней не было злобы, лишь одно любопытство. Быть может, она и впрямь ничего не знала о Наволе.

К собственному изумлению, я понял, что повторяю услышанное от Агана Хана:

— Пусть наши переулки кривы, а волосы наших женщин извилисто уложены, но наши сердца вернее самых верных стрел, и мы всегда летим прямо к тому, что любим.

Я смело удерживал взгляд соседки, пока она не покраснела и не отвернулась.

Меня шокировала собственная самонадеянность. Я уже хотел было извиниться, поскольку не следовало говорить столь откровенно и так посягать на честь дамы, но было видно, что мои слова попали в цель и я одержал победу. Потому что дама опустила взгляд и раскраснелась. Она явно была очарована мной. Каким-то образом, при помощи нескольких слов, я заставил ее поверить, будто я смелее, могущественнее и отважнее, чем на самом деле. Будто я разбираюсь в женщинах...

Парл со смехом хлопнул по столу, разбив мгновение. Другие гости одобрительно кивали, смеялись и повторяли мои слова, а девушка, которую звали Аллессана, смотрела на меня из-под ресниц отнюдь не оскорбленная, а румяная и довольная.

Слуги принесли новые блюда, и мне вдруг стало тепло и уютно.

Ужин и беседа текли гладко, парл рассказывал истории про охоту, и лишь тот мужчина с кинжалом бросал на меня мрачные взгляды. Но меня это не тревожило, потому что я заслужил внимание девушки с павлиньими перьями в волосах и мерайское вино грело меня изнутри.

Глава 39

Каззетта был рад моему возвращению, но перестал радоваться, когда я высказал свое мнение.

— Хотите отправить Челию в Мераи? — спросил я, скинув плащ и расстегнув петли на высоком воротнике. — К этим псам? Как вам могло прийти такое в голову?

Каззетта схватил меня за руку.

— Не здесь! — с яростью прошипел он.

Он выволок меня на улицу,