Царь Давид - Алекс Грин

Ионафан приказал взять щиты и, ощетинившись копьями, вступили в лагерь. Там уже филистимляне построились, сами пошли в атаку. Слева доносило смутные крики, где Наарай повел свою сотню в атаку. Со стороны Давида также слышались крики. Бой развивался по должному порядку, и Ионафан сосредоточился на приближающейся сшибке.

Филистимляне бежали с дикими криками, ожидая, что первыми повернут евреи. Ионафан наблюдая за сближением, отстал от своих осматривая лагерь. Когда два войска столкнулись, поднял меч и, рубанул. Падения тела он не видел. Он вырвался вперед, в гущу, вокруг были только враги, и он рубил, рубил и рубил. Позади он услышал знакомые крики и заметил что Давид пробивается к нему с большим отрядом воинов.

Треск копий и звон мечей, пали лошади у колесниц, и колесничие вставали рядом с копейщиками. От треска оружия и рева воинов закладывало уши. Ионафан рубил одним из двух мечей в Израиле, второй был у Саула. Его уже обгоняли, уже бились вокруг него и впереди, и Ионафан на мгновение опустил клинок, но увидел что на правом фланге у Наарая не все гладко. Увидев во главе филистимлян большого воина, он решил, что в этот раз не отступит. Ионафан бросился к великану и, правой выхватил нож — меж тем как филистимлянин с большой силой схватил его за левую руку с поднятым мечом и вывернул руку, меч со звоном исчез в круговерти людских тел, — правой, всадил нож между забралом меча и латами. Великан пал и Ионафан оказался в окружении вражеских воинов, но вот появились со всех сторон израильтяне. Филистимляне долго выдерживать натиск не смогли. Верный ему Давид подал меч, и по гордости молодых глаз, по жажде боя, понял Ионафан, что одолевают, одолели уже!

Филистимляне еще рубились, не уступая, еще падали, но вот обнажилось впереди истоптанное поле, по которому вразброд убегали враги.

По полю бежали пленные. Какие-то женщины с воплями кидались к воинам. Наарай собирался снарядить погоню, но Ионафан решил не углубляться в филистимскую землю.

Уже возвращаясь с большим обозом, они остановились в Хевроне чтобы накормить и отправить пленных по домам одарив их частью добычи с обозов. Царь Саул узнав о большой победе, велел двигаться в Иерусалим. Уже по пути они узнали, что Саул устроил показательный погром в Гаваоне.

Седьмая глава

Дворцовые интриги

Это произошло на празднике по случаю победы Ионафана; после лепешек с медом и сушеных фиников, пританцовывая, вошли девушки. Они играли на систре и пели, их было шестеро — подведенные сурьмой глаза, алые губы, умащенные маслом волосы. Они направились к царю и его свите, которые расположились на возвышении. Все они сидели на коврах, отобранных у филистимлян, уставленных блюдами и чашами.

«Слава! Слава Саулу-царю, избранному Бога! Слава Саулу — знамени Бога! Слава Саулу — покорителю неверных!» — пели они. Тамбурин сопровождал эти речитативы. Гости зааплодировали.

Саул улыбкой поблагодарил танцовщиц. Мелкисуа, Аминадав, Иш-Бошет и несколько военных начальников эскорта были в угрюмом настроении. Разместившаяся неподалеку от них группа, состоящая из Ионафана, Давида и сопровождающих их военных начальников, зааплодировала. Давид сиял; он мельком заметил, что выражение лица Ионафана изменилось от удивления до беспокойства.

Танцовщицы остановились перед ними и запели другую песню: «Слава, слава Ионафану, нашему славному воину! Слава, слава Ионафану, достойному сыну великого царя Саула! Слава, слава Давиду, победителю великана! Слава, слава Давиду, доблестному сотнику!»

— Будь благоразумен, — прошептал Ионафан Давиду. — Первая танцовщица — моя сестра.

Посматривая вокруг, Давид заметил, что взгляды соседней группы направлены в его сторону, при этом смотрящие старались скрыть свое внимание.

Ионафан аплодировал вяло, поддерживаемый военными, но Давид по-юношески азартно хлопал в ладоши, притворяясь, что пьян.

Он понял, что замышлялось. Он встал, чтобы плясать вместе с танцовщицами. Аплодисменты удвоились. Сверкнул взгляд Саула. Танцовщицы прошлись по саду и вернулись к месту царя. Они танцевали на месте, кружась, и шум систр поднимался до небес. Потом они разбрелись, отвечая на приглашения гостей, предлагавших им кто — вино, кто — лепешки. За исключением одной, первой из танцовщиц. Она обратилась к Давиду. На вид ей было лет двадцать.

— Я пришла посмотреть на героя, рассказы, о подвигах которого сотрясают наши дома, — сказала она без смущения.

— Если бы я знал твое лицо, то убил бы Голиафа только затем, чтобы завоевать твой взгляд, — ответил Давид.

— Ну, тогда предложи мне вина, — попросила девушка. Это сделал Ионафан, который протянул ей его с иронией.

— Итак, мой брат — виночерпий героя, — сказала она огорченно.

— Твой брат — твой виночерпий, Мерав, — ответил Ионафан.

Она присела рядом с мужчинами.

— Ты умеешь только рубить головы? — спросила она Давида.

— Если бы они были из золота, то я сделал бы из них тебе ожерелье, — ответил он.

Она засмеялась. За соседним столом не упускали ни слова из их разговора.

— Тогда сохрани их для своей возлюбленной, — сказала она притворно кисло.

— Твои глаза подобны меду, глаза моей возлюбленной — уксусу.

Она засмеялась еще громче, но глаза ее оставались серьезны.

— У тебя сахарные уста, — сказала она.

— Чтобы быть равными твоим губам, — возразил он, добавив нежности во взгляд.

Ионафан слушал и улыбался, время от времени украдкой бросая взгляд в сторону отца.

— Есть ли у тебя сердце теперь, когда ты бросил камень в лоб Голиафу? — снова бесстыдно начала девушка.

Он откровенно рассмеялся, показав свои ослепительные зубы.

— Может быть, нужно, чтобы я положил свое сердце в пращу, чтобы добиться твоего? — спросил он.

Все сидящие за соседним столом услышали реплику, и даже Саул разразился смехом.

— Смотри, Мерав, как бы мне не назвать тебя сотником! — бросил Ионафан.

Она притворно смерила его презрительным взглядом.

— Ты берешь женщин в ссотники?

Но вместо того, чтобы рассердиться, он засмеялся громче и протянул ей финик.

Царь решил, что время истекло, и встал. Царское место опустело, лишь несколько сотников задержались на минуту.

Тихо опускалась ночь.

— Мне нужно удалиться, — шепнул Ионафан Давиду. — Будь осторожен.

Давид кивнул в знак согласия и покинул сады. Он устремился на край плоскогорья, которое завершало долину, а на границе переходило в царские сады. Миндаль, яблоки, абрикосы простирались до долины, благоухая в темноте, когда поднимался ветер. Не было нужды оглядываться. Он знал, что за ним кто-то идет. Вскоре она догнала его. Она молча шла рядом.

— Ты откусила язык? — спросил он наконец.

— Я не должна быть здесь, — сказала она