Истории земли Донецкой. От курганов до терриконов - Сергей Валентинович Богачев

– А потому, брат мой, что не совладали с соблазном. Грабёж – это ведь только часть беды. Соблазн овладел людьми, оставили Бога в стороне от сердца своего, а место пусто не бывает, вот и стали соблазны править человеком. И что ты думаешь, это массово было? Да нет. Как всегда это бывает, слабые пошли за новыми пастырями. Те безбожники, а паства их – заблудшие. Но в окрестных деревнях же народ иконы не сжег. И службу правили втайне, и образам поклонялись. Священников тогда преследовали люто, в лагеря отправляли… Некоторые подались в странники, юродивыми сказавшись. С умалишенного – какой спрос… А слова правильные о вере они на своем пути говорили, и кто хотел – тот слышал.

Арсений отложил в сторону инструмент, чтобы быть к собеседнику лицом.

– И какое же наказание получили богохульники? Сейчас вот, смотри, брат Павел, многие из тех, что коммунистами себя считали, помогать начали.

– Так потому и начали, что грехи свои замаливают. Свои и своих отцов. А наказание – так война, разве не наказание? Беда, какой не видывали. Вот тебе и промысел Божий. Может, за все деяния грешные и была ниспослана эта большая война, может быть… Кстати, в оккупации совсем не долгое время службы проходили, потом, после освобождения, служителей арестовали тоже.

– И монахи всё простили?

– Не наше дело судить, говорил тебе об этом. Наше дело – молитва и послушание. А с камнем в сердце – ни покоя не будет, ни молитва не будет услышана. Ну не простили бы, и что? Мстить? Грех этот гордыней зовется. На путь правильный прихожан наставлять, послушание свое нести безропотно – вот наш удел. Посмотри, Арсений, как только слух пошел, что монастырь восстанавливают – сколько людей потянулось сюда за помощью. Да и ты сам за этим пришел, и нашел утешение, так ведь?

Маша снилась часто, и эти явления тревожили душу, не давали ей зажить, сыпали соль на рану. Каждое утро после разговора с дочерью во сне он просыпался, как побитый. Где справедливость? Кто определяет меру наказания и приводит этот приговор в исполнение?

После раздумий о всех перипетиях своей жизни Арсений, оставшийся в одиночестве, в одночасье потерявший всё, что имело в его жизни смысл, нашел для себя выход в том самом магнитике.

Не было ответа на вопрос, зачем его жизнь так наказала. И уже он его не интересовал. Настоятель, отец Алипий, тогда принял его, выслушал, нашел правильные слова и предложил искать выход в вере и служении. Труд и праведный образ жизни помогут в себе разобраться, в обстоятельствах и увидеть будущее. Молитва за усопшую дочь, за обидчиков его – единственный выход. И еще – простить.

– Уж не знаю, как бы сложилось, если бы не здесь, не знаю… – ответил Арсений. – Спасибо…

– Не святых отцов благодарить нужно, Господа благодари, на всё воля Его, и святых отцов проси о ходатайстве перед Ним. Значит, не даром тебя ноги принесли, да еще и когда руки нужны, когда талант твой пригодился. Спас тебя Боженька, спас от чего-то еще худшего. Сходи на могилу дочери. Сходи, Арсений. Полегчает тебе. Она же не отпускает потому, что видит – мучаешься. Страдает за тебя, из-за того, что гложет тебя червь.

– Не могу я, Павел… Не могу себя заставить. Никак не могу. Виноват перед ней. Тогда не уберег, а теперь справедливости не могу добиться. Не с чем к ней идти…

Месяцы текли за монотонной работой и раздумьями. Свято-Успенский собор опять сиял над Донцом своими позолоченными куполами, а колокольный звон, как и многие сотни лет ранее, оповещал всех в округе о церковных праздниках и богослужениях. Из дальних областей привозили страждущих, которые находили исцеление в святых местах, и весть об этих чудесах ширилась в ближних и дальних пределах. Людской поток становился все больше: шли не только для того, чтобы в молитве просить за себя и близких, но и для того, чтобы грехи замолить, которых в нескольких поколениях накопилось великое множество. Кто первый раз прибывал, либо случайно в монастыре оказывался – так тех сразу видно было. Иной раз и оденутся нескромно, иные женщины, встретив на себе осуждающие взгляды, начинали искать в сумочках платки – голову покрыть. Такие прихожане глазами отличались: взгляд стесненный, как бы ни сделать чего неправильно, и вместе с тем – восхищенный. Воскрешенное величие храма под меловой горой впечатляло любого, кто здесь оказывался, а уж если впервые, так и подавно.

Никому не отказывали в посещении, все люди равны перед Богом и имеют право прийти. Учили, подсказывали, как креститься, что говорить следует потише, и искренне радовались тому, что есть кого этому учить.

На Пасху прибывало особенно много верующих. Первый весенний ветер принес тепло в монастырь и в души. Великий праздник собирал под купола храма тысячи людей. Да, для кого-то это был единственный день в году, когда они находили свою дорогу к храму, может быть, следуя моде, может – «на всякий случай», но различия ни для кого не было.

Послушник Арсений после ночной праздничной службы имел еще несколько поручений, связанных с церковной лавкой, и сновал по нижнему двору, гремя ключами от подсобных помещений между прихожанами. Облик его за эти два года, что он провел в обители, изменился до неузнаваемости. Острый нос стал еще тоньше на фоне отросшей бороды, а черные одеяния скрывали сутулую от природы фигуру.

Женщины тихонько отходили в сторону с лукошками, в которых располагались крашенки и освященные куличи, кто-то шепотом молился, обратив свой взор на храм, но тут его внимание привлек чей-то неосторожный возглас: «А теперь на шашлыки! Нужно разговеться!» Арсений уж было повернулся, чтобы сделать замечание мужчине в длинном пальто, который вел себя неподобающе, когда столкнулся с ним взглядом. Мгновение – и Арсения будто парализовало. Он смотрел на Сивого в упор. Как тогда, на бульваре, не в состоянии сказать ни слова. Различие состояло только в том, что тогда он взгляд отвел, а сейчас в нем вскипела такая ярость, что совладать с ней он не мог. Наверно весь этот посыл он передал своим взором, да так, что седой мужчина, поняв свою ошибку, сказал: «Прошу прощения, был не прав…»

Арсений передвигался в толпе настолько быстро, насколько это было возможно. Он не бежал. Он очень быстро шел в свою мастерскую, по пути выбирая