Карл Любезный - Владимир Васильевич Москалев

— Черт побери, — пробормотал Рибейрак в своем углу, — дело, однако, касается и меня.

Тетушка Ангелика продолжала:

— И мое сердце, сердце матери, разрывается на части, когда я гляжу на вас обоих и вижу, как вы оба страдаете, любя друг друга и не зная, что вам делать.

— Мы и в самом деле оказались в тупике, — промолвил Этьен. — И у нас с вашей дочерью была об этом беседа. Если бы все изменилось и мы смогли бы вступить в брак… О, тетушка, счастливей пары не отыскалось бы в целом свете!.. Но, увы, нам это не суждено, и нет человека во всей вселенной, который смог бы нам помочь.

— Ты так думаешь? Столь уверовал в это? Но что как это случится? Что скажешь ты, коли найдется такой человек?

Этьен опешил, взгляд его выражал недоумение, порожденное сомнением: уж не повредилась ли в уме старая мадам Ангелика?

— Но как же это… — озадаченно проговорил он. — Возможно ли такое? Я не понимаю вас.

— Луиза, бедняжка, сетовала, что она из низшего сословия, а я не могла ей возразить, хотя всей душой порывалась сделать это.

— Возразить? Но что могли бы вы ей сказать? Какими словами утешить?

— Я сказала бы ей… я бы ей сказала…

— Что же?

— А вот что: «Не вышло бы все наоборот, девочка моя. Ты плачешь от безысходности, печалясь о том, что тебе не подняться до него? Но представь, если выйдет так, что он не сможет подняться до тебя?»

Слеза скатилась по щеке старой Ангелики. Она смотрела на Этьена, уже плохо видя его сквозь застлавшую глаза пелену и не замечая, как за первой слезой побежала другая, потом еще…

Этьен произнес в растерянности, безуспешно пытаясь что-либо понять:

— Как же так, ведь она ваша дочь…

— Этьен, Луиза не моя дочь!

И старая Ангелика дала волю слезам. Одна за другой они капали ей на грудь, но она не обращала на это внимания и неотрывно смотрела на человека, который волею судеб, а может быть, и самого неба, ворвался в жизнь ее семьи. В ее жизнь.

— Не ваша дочь?.. — оторопело промолвил Этьен, не сводя глаз с мадам Лесер и снова пытаясь определить, в здравом ли она уме. — Не ваша дочь? — повторил он. — Но чья же тогда?

— Одной высокопоставленной особы, — загадочно ответила хозяйка и, чуть помедлив, продолжала: — Я не должна этого говорить, а потому не скажу больше того, что уже сказала. Прости меня, Этьен, но это тайна, и я не имею права посвятить тебя в нее без позволения на то другого лица, также владеющего этой тайной. А больше об этом не знает никто.

— Но кто же оно, это другое лицо? И почему этот человек молчит? Быть может, а судя по всему, так оно и есть, это связано каким-то образом с вашей семьей?

Старая Ангелика долго молчала, утирая лицо платком и тяжело вздыхая; потом заговорила, и голос ее, словно она была осуждена на казнь и произносила последние в своей жизни слова, мрачно прозвучал в ночи, в тишине этой комнаты, при колеблющемся пламени стоявшей на столе одинокой свечки:

— В тайну эту я была посвящена больше двадцати лет тому назад. И все это время, все двадцать лет, я не имела права раскрыть рта. Я и сейчас его не имею… Но больше я не могу… Когда-нибудь это должно выплыть на свет божий. Значит, время пришло. Дети выросли, и они должны знать правду. Уйду я, и тайна эта умрет вместе со мной. А вдруг, упаси бог, и тот человек следом?.. Что же тогда с моими девочками?..

И Ангелика Лесер в безмолвии застыла, броском сложив руки на груди и широко раскрыв глаза, точно в эту минуту ненароком сделала то, что было ей запрещено силами небесными либо каким-то другим, никому, кроме нее, неведомым лицом.

— Но кто же он? — осторожно спросил Этьен. — Кто этот таинственный человек?

И тетушка Ангелика не выдержала. Она устала бороться с собой. И она снова заговорила, понимая, что этого откровения не избежать; противиться этому — не идти ли наперекор воле небес?

— Так и быть, я скажу, сынок. Нет больше сил моих молчать. Знай и ты, Филипп, второй мой сын и лучший друг. Иди сюда, поближе, сядь рядом. Вот так. Я скажу вам то, друзья мои, чего не должен знать ни один человек на свете. Я доверю это вам, зная, что вы никогда, даже под пыткой или взойдя на эшафот, не расскажете об этом никому. Почему я это делаю, милые мои? — Мадам Лесер ласково обняла обоих, погладила по голове. — Потому что мне скоро уходить… А другая владелица тайны, я полагаю, тоже раскроет ее вам, притом в самое ближайшее время. Она не сможет поступить иначе, и вынудит ее к этому ваша любовь, Этьен, твоя и Луизы. Она не станет противиться тому, что предначертано судьбой, что предписано свыше. Ее признания, дети мои, послужат подтверждением тому, о чем вы сейчас услышите.

— Так это женщина? Но кто она?

— Да, черт возьми, кто же она, эта окутанная тайной незнакомка? — сгорал от любопытства Рибейрак. — Хоть бы одним глазком взглянуть на нее.

— Ты видел ее много раз, сынок, мало того, даже состоишь в числе ее лучших друзей. А ты, Этьен, стал ее любовником. Вас обоих, друзья мои, она чтит и любит больше всех на свете…

— Анна де Боже! — воскликнул Этьен.

— Герцогиня Бурбонская, сестра короля! — с удивлением произнес Рибейрак.

И оба в растерянности переглянулись. Разразись в эту минуту гром над их головами — друзья были бы меньше удивлены этому, нежели тому, что услышали. Но то, о чем они узнали дальше, и вовсе повергло их в крайнее изумление.

— И она знает тайну рождения Луизы? — спросил Этьен. — Ведь об этом вы хотели нам сообщить, тетушка Ангелика? Вы сказали, она не ваша дочь. Но чья же? О какой родовитой особе идет речь?

Старая Ангелика тихо улыбнулась и медленно проговорила:

— Этьен, мальчик мой, знай: твоя возлюбленная — дочь короля.

— Дочь короля… — не сводя с нее глаз, как эхо повторил Этьен.

— Ого! Вот так номер — принцесса! — высоко вскинув брови, протянул Рибейрак.

— Именно так, — кивнула хозяйка. — Я не напрасно сказала недавно, что не вышло бы наоборот. Видишь теперь, как переменились роли в пьесе? Но можно подумать, однако, что Луиза — незаконнорожденная дочь короля