Песня жаворонка - Уилла Кэсер

и сейчас. Когда рыцарь поднял молящуюся девушку с колен и положил руку в латной перчатке ей на голову, когда она подняла к нему лицо, полное обожания и страстного смирения, Арчи отбросил последние оговорки. Он знал о ней не больше, чем сотни окружающих, которые сидят в полумраке и смотрят на нее, подобно ему самому, — кто с большим, кто с меньшим пониманием. Он знал об Эльзе не больше, чем об Ортруде или Лоэнгрине, даже меньше, потому что она шла дальше них, более последовательно воплощая легендарную красоту своего образа. Это видел даже доктор. Позы, движения, лицо, белые руки и пальцы — все было пронизано нежностью лепестков розы, теплым смирением, милостивой и все же (для доктора) безвозвратно отчуждающей красотой.

Во время балконной сцены во втором акте доктор был так же далек мыслями от Мунстоуна, как, несомненно, и певица. Более того, он ощущал восторг освобождения от личностей, от своего прошлого и от прошлого Теи Кронборг. Это очень похоже на военные похороны, сказал он себе, — так же возвышенно и обезличенно. В тебе умирает что-то старое, и из этого рождается нечто новое.

Во время дуэта с Ортрудой и великолепия свадебной процессии это новое чувство все росло и росло. В конце акта артистов несколько раз вызывали снова аплодисментами, и Эльза выходила кланяться зрителям — блистательная, изящная, воодушевленная, с той же ослепительной улыбкой. Но в целом перед занавесом она была более жесткой и сдержанной, чем во время действия. Арчи аплодировал вместе со всеми, приветствуя ее, но рукоплескал новому и удивительному, а не старому и дорогому. Его личная, присвоенная гордость за нее была вытеснена.

Во время антракта он прогуливался по фойе и кое-где в толпе слышал имя «Кронборг». На лестнице перед буфетом длинноволосый толстощекий юнец разглагольствовал перед кучкой старух о «Die[128] Кронборг». Из его слов доктор Арчи понял, что юнец познакомился с ней на трансатлантическом рейсе.

Когда представление закончилось, Арчи взял такси и отправился на Риверсайд-драйв. Он решил довести дело до конца сегодня вечером. Он вошел в вестибюль отеля, мимо которого прогуливался утром, и швейцар преградил ему путь. Доктор сказал, что ждет мисс Кронборг. Швейцар подозрительно посмотрел на него и спросил, назначена ли у него встреча. Доктор бесстыдно соврал, что да. Он не привык, чтобы его допрашивали швейцары.

Арчи сидел то в одном кресле с гобеленовой обивкой, то в другом, пристально следя за теми, кто входил в вестибюль и уезжал наверх на лифте. Он прохаживался и поглядывал на часы. Прошел целый час. Уже минут двадцать никто не входил с улицы, и вдруг появились две женщины с охапками цветов, а за ними — высокий молодой человек в форме шофера. Арчи направился к той из женщин, что была повыше ростом, закутана в вуаль и очень твердо несла голову. Он встал прямо перед ней, как раз когда она подошла к лифту. Он не преградил ей дорогу, но что-то в его позе вынудило ее остановиться. Она пронзила его вызывающим взглядом сквозь белый платок, закрывший лицо. Затем подняла руку и откинула платок. На бровях и ресницах еще оставался грим. Она была очень бледна, лицо осунулось и покрылось резкими линиями. Доктор с упавшим сердцем подумал, что она выглядит лет на сорок.

Ее подозрительный, озадаченный взгляд медленно прояснился.

— Прошу меня извинить, — пробормотал доктор, не зная, как лучше обратиться к ней здесь, при швейцарах, — я пришел прямо с оперы. Я просто хотел пожелать спокойной ночи.

Не говоря ни слова, все еще с недоверчивым видом она втолкнула доктора в лифт. Пока они неслись вверх, она держала его за предплечье и отводила взгляд, хмурясь, словно пытаясь что-то вспомнить или осознать. Когда лифт остановился, она вытолкнула доктора через другую дверь, которую открыла горничная, в квадратную прихожую. Там она опустилась в кресло и посмотрела на него снизу вверх.

— Почему вы не дали мне знать? — хрипло спросила она.

Арчи услышал собственный прежний смущенный смех, редкий для него теперь:

— О, я хотел попытать счастья, как простой смертный. Мы так давно не виделись!

Она взяла его руку в толстой перчатке и поникла головой.

— Да, мы давно не виделись, — сказала она так же хрипло, — и столько всего случилось.

— И вы так устали, а я, неуклюжий старый болван, вломился к вам сегодня вечером, — посочувствовал доктор. — Простите меня на этот раз.

Он наклонился и успокаивающе положил руку ей на плечо. И почувствовал, как сильная дрожь пробежала по ней с головы до ног.

Все еще закутанная в шубу, она бросилась ему на шею и обняла.

— Ох, доктор Арчи, доктор Арчи, — она затрясла его, — не отпускайте меня. Держите меня крепче, раз уж вы здесь. — Она рассмеялась, одновременно отстраняясь от него и выскальзывая из шубы. Шубу она уронила, предоставляя горничной ее подобрать, толкнула доктора в гостиную и зажгла свет.

— Дайте-ка я на вас погляжу. Да, руки, ноги, голова, плечи — все то же самое. Вы нисколько не постарели. Обо мне не сказать того же самого, правда?

Она стояла посреди комнаты в белой шелковой блузке и короткой черной бархатной юбке, чем-то напоминая детский стишок про старушку, которой хулиган-торговец обкорнал подол. Тею явно обкорнали и ощипали. Волосы были разделены на прямой пробор и плотно стянуты — прическа под парик. Она походила на беженку, которая спаслась, схватив первую попавшуюся одежду. У доктора Арчи мелькнула нелепая мысль, что Тея убегала от той, другой женщины в оперном театре, которая жестоко с ней обходится. Он шагнул вперед.

— Я тебя совершенно не знаю, Тея, — если мне все еще позволено к тебе так обращаться.

Она взялась за воротник его пальто.

— Да, обращайтесь ко мне так, пожалуйста. Мне приятно. Вы немного пугаете меня, но, думаю, я пугаю вас еще больше. После такой длинной партии, да еще на таких высоких нотах, я всегда выгляжу пугалом.

Она рассеянно вытащила платок из нагрудного кармана его пиджака и начала стирать с бровей и ресниц остатки туши.

— Сегодня вечером я не могу быть с вами долго, но немножко все же хочу побыть. — Она толкнула его в кресло. — Завтра я буду больше похожа на себя. Не запоминайте меня такой, как сейчас. Приходите завтра в четыре часа пить чай. Сможете? Хорошо.

Она села в низкое кресло рядом с ним и подалась вперед, сведя плечи. Лишенная длинных волос и длинных одежд, она казалась неуместно молодой и вместе с тем неуместно старой.

— Как так получилось, что вы