Песня жаворонка - Уилла Кэсер

распахнул его. — На улице чудесная ночь: старуха-луна как раз садится. В воздухе пахнет утром. В конце концов, Арчи, подумайте об одиноких и довольно унылых часах, которые мы провели в ожидании всего этого, в то время как она… веселилась.

Арчи приподнял брови:

— Сегодня у меня не сложилось впечатления, что она особо веселится.

— Я не про это. — Фред повернулся лицом к лампе, спиной к окну. — Это, — кивнул он на ведерко со льдом, — лишь дешевое подражание, которое может купить любой жалкий олух с корявыми пальцами, чтобы ощутить, как истончается его скорлупа. Но поверь мне: неважно, чем она платит или насколько сочтет нужным солгать об этом; настоящее, главное наслаждение принадлежит ей.

Он прислонился к подоконнику и скрестил руки.

— Любой, у кого столько голоса, столько таланта и столько красоты, переживает свой звездный час. Ее час, — решительно продолжал он, — когда она может сказать: «Вот оно, наконец, wie im Traum ich…»[132]. «Как в видениях сна, как в желаньях моих»[133].

Он помолчал, крутя за стебелек цветок из петлицы и остекленелым взглядом уставясь в пустую стену.

— Сегодня даже я могу так сказать, Арчи, — медленно произнес он. — «Как в видениях сна, как в желаньях моих». А теперь, доктор, можете идти. Я восхитительно пьян, но не от французской лозы.

Доктор поднялся. Фред выбросил цветок в окно за спиной и сделал несколько шагов к двери.

— Послушайте, — обратился он к гостю, — у вас назначена встреча?

Доктор замер, держась за ручку двери:

— Вы имеете в виду — с Теей? Да. Я должен быть у нее в четыре часа… если б вы меня не парализовали.

— Что ж, вы ведь не съедите меня, правда же, если я нагряну и пришлю ей визитку? Она, скорее всего, отошьет меня, но это не заденет моих чувств. Если она меня выставит, то передайте ей от меня вот что: если она решит поступать назло мне, ей придется выколоть себе оба глаза, а этого она не может себе позволить. Спокойной ночи, Арчи.

VI

На утро после того, как Тея Кронборг пела Эльзу, ближе к полудню, она беспокойно пошевелилась в постели. Комнату затемняли двойные шторы, и к тому же день выдался пасмурный. Тея перевернулась на другой бок и попыталась вновь забыться сном, зная, что это бесполезно. Она боялась проснуться вялой и разочарованной после большого усилия. Первым всегда приходило чувство тщетности подобных стараний и нелепости чрезмерного усердия. До определенного предела, условных восьмидесяти градусов, устремления художника могут быть сытыми и комфортными, методичными и благоразумными. Но если двигаться дальше, стремясь к отвесной вертикали, то выходишь на открытое пространство и становишься уязвим. Говорят, что в высших сферах можно стать божественным, но гораздо вероятнее стать смешным. Публике как раз и нужно примерно восемьдесят градусов: если дать ей больше, она высморкается и освищет тебя. По утрам Тея была совершенно уверена: все, что выше крепкого середняка, не вполне здраво. Конечно, очень малая доля этого избыточного пыла, так дорого обходящегося художнику, проникает со сцены в зал. Такие сомнения поджидали Тею и набрасывались на нее каждый раз, когда она просыпалась. Они кружили над ее постелью, как стервятники.

Она, не открывая глаз, пошарила под подушкой в поисках носового платка. Смутно помнилось: должно случиться что-то необычное, этот день сулит больше пугающих возможностей. Она чего-то страшится, но чего? Ах да, доктор Арчи должен прийти в четыре.

Такая реальность, как доктор Арчи, всплывающая из прошлого, напоминала о разочарованиях и потерях, об утраченной свободе; напоминала о голубых и золотых утрах давным-давно, когда Тея просыпалась, охваченная радостью от обретения своего драгоценного «я» и своего драгоценною мира; когда она не валялась в постели до одиннадцати, словно туша, выброшенная волнами на берег. В конце концов, зачем он приехал? Прошло столько времени, столько всего случилось. То, что она потеряла, он сразу заметит. А то, что приобрела, вряд ли разглядит. Он и все, что он олицетворял, жили для нее как воспоминания. Во сне, в часы болезни или изнеможения она возвращалась к ним и прижимала их к сердцу. Но в виде воспоминаний они нравились ей больше. Они не имели ничего общего с борьбой, из которой состояла ее реальная жизнь. Тея приуныла от мысли, что ей не хватит гибкости быть той, кого ожидает увидеть старый друг, той, кем она сама хотела бы с ним быть.

Она потянулась к звонку и позвонила дважды — сигнал горничной, чтобы заказывала завтрак. Встала, подняла шторы и включила воду в ванной, на ходу с опаской заглянув в зеркало. Ванна обычно поднимала ей настроение, даже таким унылым утром, как это. Белая ванная комната, размерами едва ли меньше спальни, была для Теи убежищем. Когда она запирала за собой дверь, все тревоги и досады оставались по ту сторону. Ни горничная, ни администрация, ни письма, ни аккомпаниатор теперь до нее не доберутся.

Она закрутила косы вокруг головы, сбросила ночную рубашку и сделала несколько движений шведской гимнастики. Она снова становилась созданием природы и именно такой нравилась себе больше всего. Она в предвкушении скользнула в ванну и принялась плескаться и барахтаться. Тея многое делала второпях, но в ванной не торопилась никогда. Щетки, мочалки и мыло были для нее игрушками, она по-настоящему играла в воде. Собственное тело всегда радовало ее взгляд. Когда она была удручена заботами, когда ум казался старым и усталым, свежесть ее физического «я», длинные, крепкие линии, гладкость кожи вселяли в нее уверенность. Сегодня утром, из-за пробудившихся воспоминаний, она разглядывала себя внимательнее обычного и не была разочарована.

Лежа в ванне, Тея начала тихонько насвистывать арию для тенора Ah! Fuyez, douce image[134], почему-то подходящую к купанию. Она ринулась под холодный душ, с визгом выскочила, ступила на коврик румяная и сияющая, вскинула руки над головой и поднялась на цыпочки, удерживаясь в этой позе сколько смогла. Опустившись на пятки и растираясь полотенцами, она снова затянула арию и поняла, что теперь ей по силам встреча с доктором Арчи. Тея вернулась в постель, и горничная подала туда завтрак, а вместе с ним письма и утренние газеты.

— Тереза, позвони мистеру Лэндри и спроси, сможет ли он прийти в половине четвертого, и закажи чай на пять часов.

* * *

Когда Говард Арчи пришел в апартаменты Теи, его провели в музыкальную комнату за небольшой приемной. Тея сидела на диване с той стороны рояля, разговаривая с молодым человеком, которого позже