Нелидова. Камер-Фрейлина императрицы - Нина Молева

— Это была его трагедия, князь, настоящая человеческая трагедия.

— Катерина Ивановна! Я ждал от вас любого отклика, но только не такого. Опять сочувствие? Опять сожаление?

— Поймите же меня, Алексей Борисович, человек никогда не видел в своей жизни ничего, кроме предательства. Очередное предательство предстало перед ним и здесь. Он сожалел не об утраченном чувстве. Государь слишком умён, чтобы не понять: никакого чувства не было. В таких истинах убеждаются постепенно и с великой болью, каково же ему было ощутить себя жертвой такого недостойного розыгрыша и притом прилюдно? Уверена, императрица ничем не постаралась смягчить состояние супруга и тем обратить его к себе.

— Наверно, ваше милосердие, Катишь, мне попросту недоступно. Но давайте перейдём к нынешнему году. Императрица прибыла в Гатчину уже 31 июля. Одна, если не считать нескольких сопровождавших её придворных дам.

— Среди которых Лопухиной уже не было?

— Да, император сдержал своё слово. Отъезд состоялся сразу после погребения маленькой великой княжны Марии Александровны. В Гатчине собрались наследник с супругой, великая княжна Мария Павловна, старшая из оставшихся дочерей, и великая княгиня Анна Фёдоровна. Император занимался манёврами вблизи Приората. Парадные комнаты дворца вообще не открывались и представляли картину полного запустения. Обитатели плотно закрылись в своих покоях. Единственное развлечение — прогулки совершались каждым в одиночестве. Император ездил верхом в сопровождении конечно же Кутайсова. Императрица, не отказавшаяся от конной езды, ездила с великой княжной Марией Павловной. Елизавета Алексеевна и Анна Фёдоровна взяли привычку ездить вдвоём. Начавшиеся в половине августа спектакли актёров никого не привлекали. Приглашаемые на них по билетам четыреста человек по окончании представлений незаметно исчезали. Столов император не ставил и от угощений отказался.

— А Лопухина?

— Вы хотите сказать — княгиня Гагарина? Её свадьба состоялась зимой. В дворцовой жизни она участия не принимала. Статс-дама в 23 года, кавалерственная дама ордена Св. Екатерины 1 класса и ордена Св. Иоанна Иерусалимского Большого креста, княгиня была вполне удовлетворена результатами своих усилий и если о чём-то и заботилась, то только о получении мужем дипломатической должности в одной из европейских стран, на что, впрочем, император пока не даёт согласия.

— Его состояние оставляет желать лучшего. Мне знакомы подробности — они не могут не огорчать.

— Знакомы? Откуда?

— Из писем императрицы. Они немногословны, но приходят достаточно часто. Взгляните, князь, в них нет ничего секретного: «Что касается нашего образа жизни, он далеко не весёлый, потому что наш дорогой мэтр совсем не имеет этого веселья. У него совсем нет и обычной живости. Он несёт в своей душе такую глубину печали, которая изводит его, лишает аппетита, и он не ест так, как ел когда-то, улыбка почти не трогает его губ. Я не могу не замечать этого, и моё сердце сжимается от этого вида... Я не знаю, дорогая Нелидофф, откуда это идёт, но мне кажется, всё погружено вокруг в печаль — может быть, не хватает солнца, чтобы рассеять это состояние...»

— Почти эпитафия, которую я могу завершить рассказом об отъезде императорской четы из Гатчины. Они оставили дворец 1 ноября 1800 года. Государыня с великой княжной Марией Павловной в половине седьмого утра. С другого подъезда император, с князем генерал-адъютантом Долгоруковым, чтобы успеть на освящение Михайловского замка. Он бросил странную фразу, что на том месте, где родился, хотел бы и умереть. Императрица перед Петербургом отправилась навестить Павловск. Заброшенный. Безжизненный.

— Опавшие листья.

— О чём вы, Катишь? Ах, о парках. Но я не могу удержаться от вопроса: почему ни императрица, никто из нас не смог вас убедить приехать осенью на вашу мызу в Гатчине? Вы же бывали на ней.

— Но почему вы все так настаивали на моём приезде, князь?

— Потому что так легче было бы организовать вашу встречу с императором. Не буду скрывать: он искал вас. Несколько раз называл ваше имя. Императрица заметила, что он стоял в ваших комнатах.

— Они были комнатами княгини Гагариной.

— Только сначала. Потом император распорядился держать их пустыми. А в последние месяцы приказал восстановить ту меблировку, которая была при вас. Развесить ротариевские головки. И два холста своего любимого Ораса Верне.

— Они не могли там поместиться.

— Он взял небольшие. Из своего кабинетца. А вы не приехали. Теперь всё станет значительно сложнее. И всё же мы все не теряем надежды. Императрица открыто сказала Сергею Ивановичу, что ваше возвращение единственный путь к ...выздоровлению императора. К тому, чтобы прекратить нарастающую неприязнь к его величеству. Хотя бы в семье. Подумайте, Катерина Ивановна. Хоть сейчас. Только вы были нужны ему, только вы...