Призрачные воины - Лючия Сен-Клер Робсон

Папаго своих жертв резали и забивали палицами, ударами обезображивая им лица, чтобы покойники попадали на тот свет изуродованными. Впрочем, они калечили несчастных и другими способами, насколько им позволяла фантазия. Налетчики умертвили даже собак — очень много собак.

Жена Фелмера лежала навзничь с раздвинутыми ногами и задранными до самой головы юбками. Онемевший, с посеревшим лицом, Фелмер аккуратно одернул на Мэри одежду. Лицо женщины было размозжено ударом дубинки, и кузнец прикрыл его сюртуком. Завернув тело в одеяло, он поднял его — осторожно, словно спящего ребенка, — и положил на лошадь. Взяв коня под уздцы, кузнец, не замечая никого вокруг, пошел прочь.

Лейтенант Уитман с красными от слез глазами протянул Рафи лопату. Затем офицер достал из кармана платок, высморкался и отправился отдать солдатам приказ приступить к похоронам. Он распорядился собрать трупы и сложить их в кучу на площадке для танцев в центре деревни. У лейтенанта явно имелся богатый опыт погребения большого количества тел, видимо полученный после боен при Геттисберге, Энтитеме и Атланте[104].

Рафи остановил его, сказав, что солдаты могут начинать рыть могилы, но тела лучше пока не трогать: если их оставить там, где индейцев настигла смерть, родственникам будет легче их опознать. Ну а если Эскиминзин и его воины не вернутся до завтрашнего дня, прежде чем запах тлена станет невыносимым, пусть уж солдаты хоронят павших. Из ста двадцати пяти трупов лишь восемь принадлежало мужчинам.

Через некоторое время с ротой солдат прибыл лейтенант Говард Кашинг. С ним приехал сержант Джон Мотт. Рафи был рад видеть сержанта, которого знал уже десять лет — со времен конфликта между лейтенантом Бэскомом и Кочисом.

Говард Кашинг всего лишь год назад прибыл в здешние края, но уже успел изъездить их вдоль и поперек, охотясь на апачей, которых безжалостно убивал. Вместе с братьями он успел прекрасно проявить себя в ходе Гражданской войны, о чем не упускал возможности упомянуть. Когда война подошла к концу, Кашинг собрал вещички и отправился на запад, чтобы и дальше заниматься тем, что у него лучше всего получалось, — убивать врагов. Ну а кто именно будет врагом, его волновало мало. Начальство отдало лейтенанту весьма обтекаемый приказ не давать апачам продыху, чем Кашинг не без удовольствия и занимался.

Его поведение напоминало Рафи бег-эстафету, одно из любимых развлечений солдат на отдыхе. Кто начал этот бег, кто первым рванул вперед с эстафетной палочкой — Бэском? Или же все началось еще раньше, несколько сотен лет назад, с какого-нибудь закованного в броню испанского солдата, ехавшего через здешнюю пустыню? Да, возможно, виноваты именно испанцы — ведь как-никак это они первыми попытались поработить апачей, запустив тем самым страшную эстафету. Позже палочка перешла к Бэскому, Карлтону, а теперь и к Кашингу. Когда дело касалось убийства апачей, эти люди прекрасно подходили для выполнения порученного им задания.

Кашинг был сантиметров на десять ниже Рафи, рост которого превышал метр восемьдесят. Поджарый, жилистый, немного сутулый и беспокойный, лейтенант и впрямь походил на хорька. Он разгуливал по лагерю с закатанными рукавами, и Рафи видел вены, проступающие у Говарда на руках.

Рафи услышал, как лейтенант Уитман спрашивает Кашинга, могут ли его солдаты помочь с похоронами.

— Я апачей убиваю, а не хороню, — отрезал Кашинг и показал рукой на фургон, груженный едой, водой, медикаментами, одеялами и патронами. — Мы едем на восток, охотиться на мескалеро.

Уитман пожал плечами и продолжил рыть могилу.

— Говорят, у вас тут кузнец есть? — спросил Кашинг. — Пусть посмотрит подковы у наших лошадей.

— У него погибла жена. Он поехал домой — хоронить ее.

— Нечего белому человеку путаться с краснокожей, — неодобрительно покачал головой Кашинг.

Уитман даже не оглянулся, когда лейтенант быстрым шагом вернулся к своему вороному жеребцу и отдал приказ солдатам седлать коней.

Рафи сразу понял, что на рытье могил уйдет целый день. Проработав все утро, он откланялся. До него дошли слухи, что племя Викторио вернулось из Мексики и встало лагерем неподалеку от форта Крейг в Нью-Мексико.

По творящемуся вокруг хаосу Рафи видел, что армия не готова защищать апачей, согласных вести мирную жизнь. Коллинз решил оставить пока фургон на ранчо у Джо Фелмера и двинуться на восток. Добравшись до Централ-сити, он заберет Цезаря, и они вдвоем отправятся к Викторио — предупредить вождя, чтобы тот был настороже.

С Рыжим Рафи решил пока не расставаться. Конь достаточно красноречиво дал понять, что не собирается уходить на покой. Кроме того, теперь Коллинз мог пересаживаться на гнедого мерина и давать Рыжему отдых. Надо было торопиться. Впрочем, Рафи знал этот край как свои пять пальцев, и ему были знакомы тропы, по которым тяжелый фургон Кашинга просто не смог бы проехать. Если он отправится в путь до рассвета, то доберется до перевала Сомнений быстрее лейтенанта. Кроме того, ночью ехать куда легче, чем днем, по раскаленному пеклу.

Будь то кровавая бойня, честный труд или отчаянная попытка прийти на помощь — за все это в Аризоне лучше было браться как можно раньше, до восхода палящего солнца, несущего с собой зной, который лишал возможности двигаться, думать и даже дышать.

ГЛАВА 46

В МЕШКЕ

Лозен склонилась над котелком и замерла, вслушиваясь в ржание, доносившееся с луга.

— Твой серый опять не дает покоя моей кобыле, Сестра.

— Может, хоть на этот раз он не оплошает, — отозвалась Одинокая и подкинула хвороста в огонь.

Впрочем, не только лошади не знали покоя. С реки доносились скорбные звуки дудочки, похожие на ломающийся голос подростка. Юноша, игравший на ней, видимо, научился этому у одного из западных племен во время пребывания в Мексике. Чирикауа относились к дудочкам настороженно, поскольку они были связаны с любовной магией, а она, как известно каждому, может вызвать болезнь и безумие. Впрочем, юноша играл на дудочке так плохо, что ее трели не представляли никакой опасности.

— Надеюсь, у него в колчане есть и другие стрелы, — заметила Третья Жена. — Дудочка явно не принесет ему успеха.

Женщина подалась вперед, чтобы увернуться от пронесшейся мимо ватаги мальчишек, которые размахивали игрушечными копьями и ружьями. Сорванцы подражали звукам выстрелов и щелчкам затворов столь же искусно, как и крикам ястребов и куропаток. Среди мальчишек вспыхнул спор: никто не желал быть синемундирником — оно и понятно, ведь синемундирники всегда проигрывали. Гибель американских солдат ребята изображали красочно и воодушевленно: они хрипели, дергались в судорогах, стонали, падали на землю, поднимались,