Березина. Короткий роман с послесловием (изд. 2-е, испр. и доп.) - Израиль Аркадьевич Мазус

Истинное унижение еще только ожидало поляков, которые вступили в схватку двух великих народов на стороне одного из них. Вслед за Речью Посполитой теперь карту Европы должно было покинуть и герцогство Варшавское.

Чичагов отпустил притихших и удивленных поляков, после чего всех, кто был в штабе, пригласил к столу отпраздновать первую победу. Однако, едва бокалы наполнились вином, дверь распахнулась и вбежал забрызганный грязью и кровью офицер.

— Французы!!!

В тот же день Борисов был снова в руках французов. Горьки и ужасны были потери. Истреблен или пленен был весь авангард, состоящий из егерей. Много убитых и раненых было среди тех, кто преграждал путь к мосту кирасирам из корпуса маршала Удино, пока шла ретирада. Сам адмирал едва спасся от плена, оставив в Борисове весь свой обоз. Только теперь адмирал осознал, какой грозный враг встал перед ним на другом берегу Березины, у горящего моста, готовясь к новому прыжку. Оставалось только предугадать — где именно.

Глава X

12(25) ноября в Борисов прибыл Наполеон в сопровождении маршала Нея. Стоя на высоком берегу, он долго смотрел в подзорную трубу, обозревая борисовские окрестности, и всюду видел российские войска.

— Похоже на то, что западня захлопнулась, — задумчиво произнес Наполеон.

— Не огорчайтесь, сир, — сказал Удино. — Когда Чичагов убегал, он оставил нам превосходное вино. Оно ждет вас.

— Возможно, он оставил его с умыслом, — с усмешкой проговорил Ней, — как это делают в тюрьмах, когда осужденным на смерть подносят бокал с вином.

— Думаю, что он не успел об этом подумать, — сказал Удино. — Если вместе с вином оставил нам также и всю свою кухонную и столовую посуду.

— Было бы лучше, если бы он забыл разрушить мост, — мрачно проговорил генерал Лористон.

— Мне мост не нужен, — сказал Наполеон. — Место для переправы должно быть другим и выбрано сегодня же.

— Вы думаете, мы сможем избежать сражения, сир? — спросил Удино.

— Хотелось бы. У того, кто отступает, к несчастью эта истина открылась нам только теперь, тоже есть свои преимущества перед неприятелем. Русские это доказали. У наступления дорога одна, у отступления их много.

— Приятно сознавать, что мы усваиваем чужие уроки, сир, — проговорил Ней.

— Я и прежде знал, — с улыбкой ответил Наполеон, — что не всегда можно угадать, по какой именно дороге побежит от меня неприятель.

— К сожалению, русских на том берегу собралось так много, — сказал Лористон, — что они в состоянии перекрыть все до одной дороги из Борисова.

— Если они будут уверены, что угадали место переправы, то стянут к нему все свои силы, — заметил Удино. — Русские всегда стремятся к тому, чтобы иметь над нами численное преимущество.

— Но ничто не мешает им предположить, что мы будем уходить по двум или даже по трем дорогам, — сказал Ней.

— Нет, после того, что случилось с ними в Борисове, — ответил Удино, — они будут ждать удара еще большей силы.

— Я готов выслушать ваши предложения, Удино, — сказал Наполеон.

— Предлагаю строить две переправы. Одна из них должна быть ложной, которую мы будем неумело скрывать от неприятеля.

— С двух сторон от города?

— Да, сир.

— Какая будет предпочтительней? Северная или южная?

— Еще не знаю, сир. Поисками места для переправы занимается генерал Эбле.

— Вам следует найти деревню, расположенную на берегу. Обычно их ставят рядом с бродом, — сказал Наполеон. — Мы потеряли понтоны, но для переправы можно использовать бревна от изб. Желательно, чтобы как можно большее число жителей Борисова знали, где именно мы строим ложную переправу.

— Большая часть жителей Борисова состоит из евреев, — заметил Удино.

— Вот и хорошо, поскольку евреи очень любопытны, — сказал Наполеон.

— И только, сир? — усмехнулся Ней. — Я помню, что когда-то вы много говорили о достоинствах этого племени.

— Я и теперь готов повторить все, что говорил о них прежде. Никто с такой решимостью, какая была у них, не противостоял Риму. Такой народ достоин лучшей участи.

— Но только никто почему-то не пожелал стать евреем в тех землях, по которым они прошли после своего поражения, — проговорил Лористон.

— Но и они тоже с трудом согласились признать себя французами, когда наш император попросил их об этом, — с усмешкой сказал Ней. — Они очень долго посыпали голову пеплом, прежде чем разрешили своим дочерям становиться женами французов.

— И всегда были согласны носить любую шутовскую одежду, лишь бы их не спутали с каким-нибудь другим племенем, — добавил Лористон. — К тому же какой правитель мира сделал для них больше, чем наш император?! И какой неблагодарностью они ему отплатили.

— Мы и не должны ждать благодарности от подданных другого императора, — сказал Удино. — Иное дело, если их враждебность следует использовать с пользой для себя.

На взмыленной лошади прискакал адъютант маршала Удино. Он доложил, что когда бригада Кабрино переходила Березину возле деревни Студенка, это на севере от Борисова, то лошади шли по дну, а если где-то и плыли, то не более десяти футов. Вода доставала ездовым до колен.

В карете, направляясь к Студенке, Наполеон вспомнил слова Лористона о неблагодарности евреев и подумал, что и он, видимо, тоже, как и многие другие офицеры, читал прокламацию, которую обнаружили в захваченной у русских почте. Автор ее был еврейский проповедник, который сбежал вглубь России[16]. Одно место Наполеон с удивлением прочитал несколько раз и запомнил его наизусть: «В основе характера Наполеона лежат две черты: во-первых, гнев и жестокость, позволяющие истреблять без жалости бесчисленное множество душ и вызывающие в настойчивом стремлении к победе готовность бороться до полной и окончательной собственной гибели. Во-вторых, заносчивость и гордыня, при которых все военное искусство, все удачи и победы приписываются исключительно собственной мощи и силе своего ума. Основное же свойство милосердия и доброты состоит в том, что чувствуешь горе и страдание униженного и угнетенного более сильно, чем собственные — эти черты воплощены в полной мере в нашем императоре».

Удивительно, но даже после той брани, которую слышал о себе Наполеон всю свою жизнь, именно эти слова отчего-то задели его больнее всего. Они были пропитаны какой-то совершенно очевидной ложью и лицемерием. Особенно задело Наполеона его сравнение с Александром. Что может знать о жизни государей этот жалкий проповедник, который всю свою жизнь только и видел, что убогие хижины своих единоверцев, в которых из-за детских криков и неприятных запахов даже его солдаты отказывались оставаться на ночлег. Известно ли ему, что многие годы он,