Молодость может многое - Александр Сергеевич Омельянюк

До этих пор мать не обмолвились о каком-либо сватовстве.

— Знать мальчишки, известное дело, меня разыгрывали! — успокоилась, было, Катерина.

Но вечером, когда вся семья сидела за чаем, дверь распахнулась и на пороге появилась черноволосая розовощёкая женщина в чёрном плисовом пальто, сразу же картинно перекрестившаяся на образа:

— «Господи, благослови! Здравствуйте Вам!».

За ней, в чёрной дублёной шубе вошёл мужик, чуть меньше ростом, с юркими зеленоватыми глазами и седеющей бородкой клинышком. Он тоже размашисто перекрестился и любопытно оглядел маленькую комнатку с двумя кроватями и столом. А позади них — высокий парень в шапке-папахе и в чёрной поддёвке, поразительно похожий на женщину.

— Сын! — подумала Катюша — Такие же глаза, лицо розовощёкое, и степенность в движениях.

А её мать тут же вскочила из-за стола, засуетилась, забегала, предлагая гостям сесть. Не раздеваясь, все трое прошли от порога.

И тут женщина, взглянув на потолок, предусмотрительно сказала, не спуская глаз с Катюшки:

— «Садись, отец, под матку. За делом ведь пришли».

А та, раскрасневшаяся от бани и чая, неловко складывала чайные чашки на столе, отодвигая самовар в сторону, поправляя каштановую прядь за ухом. Ей было всего шестнадцать, ещё ребёнок. Замкнутая и смущённая, она знала одно: воля матери — её воля!

И тут Олена обернулась к дочери и поняла, что та одета во всё будничное, и покраснела сама до корней волос.

А ведь свою любимую Катюшу она обычно одевала нарядно. Но отлегло от сердца. Ситцевая кофточка на её дочери — статной, высокогрудой, свежей и милой — смотрелась не хуже батистовой с кружевом. Но волнение матери тут же передалось и младшим детям, забравшимся на печку.

— «Ну, оставь дела, дочка, садись сюда!» — предложила Олена продолжающей убирать со стола дочери, подвигаясь на скамейке и смахивая с неё несуществующую пыль.

— «Мне и здесь хорошо!» — коротко бросила та, оставаясь стоять у стола.

— Да она строптива! — тут же решила про себя гостья.

— «Ну, вот что, бабы?! — решительным тенором заявил о себе её муж — Давайте за дело! Нечего время вести!».

— «Мы пришли к тебе, Алёна. Слыхали, у тебя курочка есть! А у нас петушок вырос! Вот, нельзя ли спарить их?» — защебетала кандидатка в свекрови, говоря всем известные в таких случаях слова.

А Екатерина, нащупав за спиной на подоконнике платок, быстро повязала его низко над глазами, туго затянув узел у подбородка.

— Всё ясно! — мелькнула в её голове мысль — Сваты! Чёрт их принёс! Молчать буду и не пойду ни в какой замуж! — решила она.

Но события стали разворачиваться помимо её воли. Родители быстро нашли общий язык.

А Катюшка всё смотрела на мать, следя за быстро меняющимся выражением её лица. Как из радостного оно стало взволнованным, озабоченным, а потом и вовсе плачущим. Из голубых глаз матери покатились слёзы, которые она вытирала кончиком платка.

В этот момент Екатерина не видела никого, кроме матери. На парня она ни разу не взглянула, так как он был ей безразличен. Сейчас ей нестерпимо было жаль мать.

— «Мама, не плачь! От тебя я никуда не пойду! Мне не люб никто!» — выпалила она.

Но странно! Все присутствующее вдруг засмеялись, включая только что плакавшую мать. Катюшка оторопело взглянула на парня. Тот вертел в руках шапку и тоже молчал, глядя на неё восторженными чёрными глазами.

— «Как не пойдёшь? Слышишь, я уже согласилась отдать тебя в снохи Андрею Александровичу и Феодосии Матвеевне! Посмотри, какой паренъ-то, Наумушка!» — ответила мать.

Но Екатерина уже не видела никого. Кровь прихлынула к её лицу.

— «Не пойду, не пойду! — закричала она — Грех тебе будет, мама, в шестнадцать лет меня замуж отдать!».

— «Да что ты, голубушка! — встала и подошла к ней будущая свекровь — успокойся!».

Она провела мягкой в тёмных жилах рукой по голове девушки.

— «У нас Наумушка старший сын. Ему и почести все, и любовь. А значит, и тебе, жене его. Живём мы в своём деревянном пятистенном доме, а не как вы, в чужом углу. Всё у нас своё — и коровка и курочки!».

— «И ничего мне не надо! — кричала Катюшка — Мне и тут хорошо! Мама, как ты смеешь отдать меня, когда я не хочу?! Я не видела этого Наумушку, и видеть не хочу!».

Тогда встал Андрей Александрович. Его, видимо, задел за душу крик девушки и её колючие слова. Сверкнув зелёными глазами, он взялся за шапку и пошёл к порогу.

— «Зря, девка, артачишься! Мы тебя не приневоливаем. Невольник — не богомолъник! Так что, мать, — он потянул жену за рукав — пойдём, пусть одумаются. Завтра придём, если что…».

Всю ночь Олена, как ночная кукушка, внушал Екатерине, что только замужем женщина видит покой.

— «А ещё скажу тебе: — придвигаясь к дочери, говорила она — Выбрала я тебе не служаку. Хроменький он от роду. Вот в армию его и не возьмут. Мою горькую жизнь никому не желаю повторить!».

И на утро Катерина смягчилась, хотя ей было противно думать о женихе, да ещё хромом.

Но мать продолжала своё:

— «Сколь будешь ходить по работницам, погонять быков? Хороша ли такая жизнь? Нет! Я молю бога пристанище тебе обрести. А Наумушка, парень — орёл! Ты вглядись в него повнимательней, да поласковей!».

И Екатерина согласилась. Свадьба была пышной. Ведь у Сарычевых родни была половина Балейки. А Наума любили все родные. Он ведь был первенцем у Феодосии.

На второй же день после свадьбы молодая поняла, что значит попасть замуж за старшего сына, когда в семье кроме него ещё два брата и четыре сестры. С утра до ночи отец с матерью и Наум с Екатериной работали не покладая рук. Работали и остальные, способные к труду, но их вклад в благосостояние всей семьи был меньше. Все заработанные деньги сосредоточивались у отца, который решал, что покупать и кому покупать. Прежде всего, покупались новые средства производства: плуг, борона и другие орудия земледелия. Но однажды эта система дала сбой.

Наум приехал с сенокоса, где он работал на купца Неклюдова. Свой заработок отдал отцу сразу, как только разделся и прошёл в комнату.

— «А это себе оставлю на воскресенье!» — сказал он, опуская один рубль к себе в карман.

От этих слов Андрей Александрович чуть ли не подскочил на месте:

— «Ты, что, рубль!? Подай сюда, неча роскошничать! Подай, говорю!».

Наум уже шагнул через порог в горницу к жене, сделав вид, что не придал значения требованиям отца.