Далекий край. Первое открытие - Николай Павлович Задорнов

плыл с Позем, в одной из прибрежных деревень, в заливе на восточном берегу, люди что-то кричали с берега. Позь, который всем интересовался, сразу же повернул. Питкен, разочарованный и огорченный, никого не хотел видеть. Вдруг он обмер. На берегу стояла Хивгук в рыжем халате.

– Негодный трус! – кричала она потом на мужа. – Продал меня неграм! Но их корабль сел на мель. Только поэтому мы разбежались. Не думай, что меня пожалели и отпустили. Хорошо, что так случилось. Ни один негр и ни один рыжий даже прикоснуться ко мне не успели.

А около соседней деревни другое китобойное судно разбилось, и экипаж был перерезан.

У жителей остались топоры, пилы, молотки, паруса, доски, бочки. Они соглашались все продавать, но Позь брал лишь золотые и серебряные монеты.

Питкен чуть не рехнулся. Он сидел в лодке рядом с женой, греб, смеялся и млел от счастья. Все женщины гребли. Полную лодку женщин привел Позь на остров Удд. Это были жены гиляков, схваченные на праздники.

– Я тебе переменю имя! – сказал Питкен жене.

Ей понравилось, что муж ушел на новое место, что его зимний дом – в глубине залива Иски. Тут еловый лес, много хорошей ягоды, речка рядом и по ней идет летом кета. Хивгук даже не верилось, что она дома. Она чувствовала, что любопытство подвело ее и она могла погибнуть. Мужья говорили: «Не подходите к рыжим!», «Не смейтесь над неграми!» – но всем женщинам так хотелось увидеть что-то необычное, потрогать одежду пришельцев.

Теперь Питкен считает всех китобоев своими смертными врагами.

– Хорошо бы прирезать хотя бы одного рыжего! – говорил он.

По старой привычке Питкен приезжает на остров Удд к людям своего рода. Тут очень хорошо бить нерпу.

Утром они перебрались на новое место и спрятались на холме, в кустарниках. Отсюда еще лучше видно, как ходит судно. Оно целый день тихо продвигалось на юг. Друзья, скрываясь, следовали за ним по берегу. Они понимали: мели пройдены, теперь путь судну свободен. Вчера еще была надежда, что рыжие сядут на мель и от этого может быть добыча. Сейчас гиляки были удручены и разочарованы.

– Но кто ведет это судно? – изумился Хурх.

– Кто-то идет как настоящий нивх, – с удивлением заметил Питкен, чуть приподнимая голову из-за песчаного бугра.

– А Позь говорил, что тунгусы и русские зовут нивхов гиляками. Теперь Фомка живет близко от устья реки.

– У-у! Страшно! Могут всех нас убить! – лепетал Тятих, прижимаясь грудью к песку и поглядывая на друзей.

– Кто может знать наши канальчики? – продолжал Питкен, слезая с холма в углубление и закуривая трубку.

На всякий случай гиляки пробовали свои ножи.

– Ходит глубоким местом и не собьется, потому что впереди идет лодка и мерит воду, – отвечал Чумбока.

Судно шло к острову Лангр. Лангр – широкая песчаная коса среди моря. На косе – гиляцкая деревня. Друзья шли вдоль берега на лодках.

Лангрские гиляки тоже следили за кораблем. Они во множестве приехали на Удд.

Корабль остановился напротив деревни. На нем убрали паруса, и теперь виднелись его стройные обнаженные мачты.

Ночью гиляки перетащили лодки на другую сторону острова.

Судно стоит недалеко от Удда. Тут еще немного ему пройти, и рыжие войдут в реку.

С корабля спустили на воду три шлюпки. Они пошли в разных направлениях. Одна из них шла мимо Лангра к Сахалину. Со шлюпки бросали веревку с грузом. Едущие в ней люди нашли длинную банку и канал напротив Лангра и долго обмеривали его. Вдруг ветер засвежел. Грязные волны с грохотом прокатились на Лангр. В мелком море дожелта взбило воду. Видно было, как по проливу шли лохматые бугры. Чумбока понимал, что это значит: там глубже и волны выше. Огромные валы, с хорошее дерево высотой.

На берегу собрались гиляки из трех деревень.

– Рыжие сейчас потонут! – со злорадством кричали они, глядя, как шлюпка то исчезает, то вновь появляется на волнах.

До берега было далеко. Шлюпку несло мимо острова, к отмелям, которые тянутся по направлению к сахалинскому берегу.

…Когда шлюпка поднялась на волне, мичман Гейсмар увидел громадную желтую площадь моря, далекий синий материк с крутыми шапками в горах и транспорт с голыми мачтами.

Тотчас же шлюпку повалило, и она черпнула бортом. Ветер рванул так, что задрожали паруса, зазвенели и завыли снасти.

Гейсмар не растерялся, держал прямо на банку. Шлюпка понеслась с огромной быстротой. Матросы вычерпывали воду.

Берег приближался. Закрывая его, тянулась высокая песчаная коса. Волны забегали на нее, все вокруг бурлило и кипело.

Шлюпку опять залило. Паруса рвало. Лопнул шкот.

– Навались! – крикнул унтер-офицер.

Зеленая волна поднялась за кормой, догоняя шлюпку. Убрав паруса и рангоут, гребцы налегли на весла. В тот же миг шлюпка выбросилась на отмель. Гейсмар и матросы кинулись в воду и, дружно ухватившись за борта, помогли прибою закатить шлюпку на косу. Волны шумели и ревели, но были уже бессильны. Гейсмар оглянулся. Лиман вскипал добела. Ветер яростно хлопал и бросал волны на отмели.

Унтер-офицер Тихонов осмотрел шлюпку. Она была цела. Измокшие матросы разбежались по берегу. Они волокли щепье, сухие плавниковые лесины и разожгли костер. Шестаков принес колышки, чтобы натянуть палатку.

– Будем обедать, вашескородие! – сказал он Гейсмару.

Мичман и матросы дрожали от холода. Все собрались у костра. Матросы быстро раздевались.

– Снимите куртку и вы, вашескородие! – посоветовал Шестаков. – Ветер теплый, сразу согреетесь. Это от одежды холодно.

Матросы развесили свою мокрую одежду на кустарниках.

– Мы уж знаем! – говорил Шестаков. – Не впервой.

Шестаков, рослый, широкоплечий, с узким лицом и серьгой в ухе, взбежал на бугор.

Тихонов раздавал вино. Гейсмар выпил.

– Еще по порции! – приказал он.

Моряки, в нижних рубашках, согревшиеся от огня и водки, с раскрасневшимися лицами, жадно жевали сухие галеты.

– Намаешься с этим лиманом! – жаловался Алеха Степанов.

– Амур открыть – не мутовку облизать, – отвечал Тихонов.

Шестаков крикнул:

– Ваше благородие! На нас идут… Прикажите ружья зарядить.

Достали табак из непромокаемого мешка.

По дюнам с разных сторон подходила огромная толпа, человек сто. Видя ружья в руках у матросов, нивхи остановились.

Шестаков взял палку и обвел черту вокруг костра. Потом сам подозвал людей поближе, но показал, что черту переходить нельзя.

Лицом к лицу с пришельцами, нивхи не решались сразу выказывать неприязнь. Тятих улыбался. Все присматривались.

«Люди бывают разные, – думал Питкен. – Надо сначала посмотреть, что будет». Злость его прошла, сменилась любопытством.

Вдруг вся толпа взялась помогать морякам. Дружно вытащили вельбот на берег, на высокое место, на холм, куда не захлестнет никакая волна. Приливы здесь невелики. Помогли установить палатку на новом месте. Перетаскали вещи из вельбота, ящики, мешки. Пришельцам уж более не запрещали переходить черту, угощали табаком.

Брига отсюда не видно. Ходили на мыс, подымались на холмы – тоже не видно.

Нивхам роздали подарки. Вдруг с криком и дерзким смехом они бросились врассыпную. Оказалось, что украдены куртки, развешанные на просушку, и множество других вещей.

Матросы ругались, но никто не хотел стрелять. Мичман был совершенно расстроен. Он только расположился отдохнуть в палатке. И попал в такое ужасное положение!

Ветер не ослабевал, поэтому о возвращении на транспорт нечего было и думать. Матросы и мичман улеглись спать, тесно прижавшись друг к другу и кое-как укрывшись. Тихонов поставил караульного. Тот сел за палатку.

– Настоящий рыжий! – говорит Питкен про Гейсмара. – Волосы белые, а уши большие, красные.

Чумбока подбирался к стану.

– Рыжие уснули! – объявил он. – Залезли в палатку и громко храпят.

– У них хорошие ножи, ружья, – сказал Хурх.

Решили, что надо отнять у рыжих остальные вещи, а если будут сопротивляться, то перерезать всех приехавших, потому что это заклятые враги. Старики возражали, говорили, что прежде, чем к рыжим подползешь, они очнутся и откроют стрельбу. Ведь известно, как далеко и быстро бьют ружья рыжих. Начался спор, как лучше действовать.

* * *

К вечеру буря стихла, а шлюпка Гейсмара все еще не возвращалась.

– Что с баркасом? – спросил Невельской старшего лейтенанта.

– Козлов говорит, что выбросились на отмель под сахалинским берегом. Он видел с марса, как ветер засвежел,