Молодость может многое - Александр Сергеевич Омельянюк

Тогда же он и женился. Его избранницей стала Мария Михайловна Бобылева из села Голубки. И эти молодые поначалу жили в доме родителей.

Вскоре окончил школу и Михаил, поступив в педагогическое училище. Но, как грамотный, он все каникулы работал учётчиком в колхозе.

В это же время Зою взяли работать учительнице начальных классов в Землянскую школу.

На следующий год Тимофея призвали в армию, и он стал участником освобождении в 1939 году Западной Белоруссии и Западной Украины.

А через два года и Михаил был призван в погранвойска на советско-финскую границу, где и встретил войну с белофиннами, проявив в ней героизм. Он всего на несколько дней разминулся с братом Тимофеем, уже демобилизовавшимся из армии.

Великую Отечественную войну он также встретил на границе с Финляндией, через некоторое время получив контузию и ранение осколком от взрыва снаряда.

Мирный и самоотверженный труд селян опять прервала война. На фронт ушли три сына и дочь Сарычевых. Места ушедших на фронт мужчин заняли женщины, дети и старики.

Теперь все работали на фронт, отдавая практически последнее. Но самый тяжёлый отпечаток оставил голодный и холодный 1942-ой год.

Из-за сильных холодов вся оставшаяся семья Сарычевых — родители и их самые младшие Зоя, Саша и Вера — разместилась лишь в одной комнате. У двери Наум Андреевич ещё заблаговременно поставил дополнительную печку, без которой их существование в этот год было бы невозможным. Сам он уже был тяжело болен, почти не вставал с кровати.

После приезда к нему знатного врача из района, он с грустными глазами сказал жене:

— «Всё мать, наверно скоро пойду землю кусать. Ты мне дай уж крест-то. Я ведь не какой-то там магометанин, я крестьянин, крещённый!».

А Екатерина Леонтьевна сердито отвечала ему:

— «Зачем тебе крест? Всю жизнь не верил, да и меня костерил за это!? Обойдёшься без креста!» — не могла она простить мужу его активного атеистического поведения.

— «Нет, мать, ты уж прости меня за прошлое, а крест давай!».

Слыша эти слова, Зоя про себя упрекала мать в злопамятности, ведь отцу становилось всё хуже и хуже. Весь он был отёчен, ноги распухли, брюки носить уже не мог, не налезали. Из табуретки ему соорудили стульчак с ведром, и Зоя сажала отца на импровизированный унитаз.

Ему, конечно, было неудобно перед дочерью, но он находил в себе силы шутить по этому поводу:

— «Вот, дочка, настала твоя очередь меня выхаживать! Я тебя выходил. Ведь совсем умирала. Никто не думал, что будешь жить! Теперь меня, вот такую колоду ворочаешь!».

Иногда Зоя усаживала отца за стол у окна, и он смотрел на колхозную конюшню, как гонят лошадей на водопой, как кто-то гарцует верхом, как задымился горн в кузнеце — значит пришёл на работу вечный кузнец Илья Фёдорович Суханов.

Закончив созерцание колхозной жизни за окном, Наум Андреевич приступал к разглядыванию своего отражения в зеркале. Ещё румяное лицо шестидесятилетнего мужчины с выразительными карими глазами под широкими бровями и с аккуратным носом под высоким лбом обрамлял негустой ёжик седых волос на голове. Полные небольшие губы словно подчёркивали его доброту. А небольшая бородка и коротко подстриженные усы придавали его лицу благородство и даже некоторую аристократичность.

— «Мать, а зубы-то у меня все целенькие!? Вот бы весь организм был такой целый!?».

В этом жена завидовала мужу, так как сама регулярно теряла зубы при очередных беременностях. К моменту рождения Зои у неё уже совсем не осталось коренных зубов. А теперь тем более ей стало тяжело. С болезнью мужа все дела легли на её плечи. А ведь раньше он сам делал дома всю тяжёлую работу. В их семье было всё, и по соседям они никогда не побирались, но сами охотно делились с ними.

Но теперь, оставшаяся за старшую из детей, Зоя помогала матери, как могла. Она кормила корову и овец, чистила в хлеву, в сарае и во дворе.

Зимой особенно тяжело было доставать плотно слежавшееся сено из омёта, занесённого снегом почти до макушки. А в этот год снега было много, бураны заносили дома до окон и до крыш.

В эту суровую зиму 1941–1942 годов первым умер Наум Андреевич.

— «Ох, дождаться бы мне только сынков домой, тогда бы и умирать можно!?» — перед смертью часто горевал он.

— «К весне придут, сколько уж войне тянуться! Вон Лена, эвакуированная, домой на Украину собирается!? — успокаивала его жена — Ты только, отец, ешь, пожалуйста, ведь совсем ничего не стал есть! Скажи мне, что ты хочешь, я приготовлю, принесу?!».

— «Знаешь, что, мать, достань солёненького арбуза, листовой капустки квашенной!» — оживился тот.

И Екатерина послала дочь в погреб. Зоя достала оттуда мочёные в капусте яблоки, обдала их кипятком и подала отцу.

— «Вот так время настало! Глазами бы всё съел, а не могу, желудок не принимает!».

А мать молча отвернулась от него и со слезами на глазах отошла в дальний угол. Но отец увидел это.

— «Мать, ты не плачь! Пусть лучше я умру первым! Не дай бог, ты умрёшь, а я останусь!? Ты сможешь жить с любым нашим ребёнком, а за мной надо ухаживать! Я буду обузой, а ты — помощницей!».

Такие разговоры родителей повергли Зою в уныние. Ведь речь в них шла о смерти, которая бесповоротно надвигалась на их дом всё ближе и зловеще.

Но отец сам, видимо пытаясь как-то разрядить тягостную обстановку, попросил Зою ещё раз перечитать ему письма сынов с фронта.

И вот наступило девятое февраля. День был морозным и метельным. Но к вечеру вдруг выглянуло солнце, встав над Боголюбовской горой и готовясь скрыться за горизонт. Как всегда, ещё засветло, женщины старались переделать все дела на дворе и накормить скотину. Мать с Верой пошли доить корову. А няня Маша уже убралась в доме и подошла к отцу с Верой на руках — в очередной раз поделиться сельскими новостями, сев поближе на кровать больного. Послушать новости подошла к отцу и Зоя.

Наум Андреевич любил слушать няню своей самой младшей дочурки, но сейчас он лежал лицом к стене, дыша тяжело и прерывисто. Ещё час назад он спросил у жены, беспокоясь о младшем сыне, в свои шестнадцать лет наравне с мужиками работавшим в Новосергиевке:

— «А Шура не приехал из обоза? Как долго его нет!?».

И вдруг он издал протяжный испуганный вскрик, и его дыхание остановилось.

Няня