Дорога радости и слез - Донна Эверхарт

понимала, что мне в тот момент ничего не угрожает. Сейчас я внизу, на земле, и необычная тишина, царившая вокруг, вселила в меня дурное предчувствие. Что будет, когда наступит ночь? Что, если сюда забредет какая-нибудь тварь, двуногая или четвероногая? Я буду совершенно перед ней беззащитна. Кругом леса, а в них и медведи, и рыси, и волки, которых, так же как и меня, мучает голод. Меньше всего мне хотелось просидеть тут всю ночь, не смыкая глаз, прижавшись спиной к дереву. Я тут как на ладони.

Мне нужно какое-нибудь укрытие. На земле валялось полно сучьев, веток и листьев, причем некоторые из них даже были сухими. Я взяла в руки клюку и принялась тщательно искать то, что мне могло пригодиться. На глаза попалось нечто, торчавшее из земли. Я постучала по нему палкой. Раздался глухой звук. Я наклонилась, разгребла мокрые листья и ветки, под которыми обнаружилось колодезное ведро, к которому все еще была привязана веревка. Находка меня приободрила. Я стала искать дальше, и при этом мне казалось, что чем быстрее двигаюсь, тем быстрее садится солнце.

Собирая все эти нужные вещи, я временами поглядывала на восток, в сторону фермы Пауэллов. Пожалуй, после того как я здесь закончу, имеет смысл наведаться к ним и узнать, есть ли там кто-нибудь. Я вспомнила, что кое-где у нас растут ореховые деревья, а кроме того, сейчас как раз наступила пора дикого винограда. Сама не знаю, сколько пригоршней сучьев я натаскала к фундаменту, но в какой-то момент решила передохнуть. С меня градом катился пот. Отерев лоб, я продолжила работу. Я моталась туда-сюда: от фундамента к лесу и обратно, причем с каждым разом мне приходилось заходить чуточку дальше. Совершив еще несколько ходок, я с удивлением обнаружила среди деревьев и кустов кусок внутренней стены нашего дома. На куске древесины еще оставались фрагменты страниц из газет и журналов, которые мы лепили на стены, чтобы зимой дома было теплее, а летом – прохладнее. Все-таки не зря я это затеяла. Именно это мне и нужно! Схватившись за край, я потянула, и сморщилась от боли, пронзившей мне руки. Несмотря на нее, я покрепче ухватилась за кусок стены и с большим трудом дотащила до двора. Положив один край куска стены на фундамент, я нагнулась и заглянула в образовавшееся укрытие. Прекрасно, я только что сэкономила себе уйму времени. Я принялась копаться в груде собранных сучьев, понимая, что теперь у меня есть возможность проявить привередливость в выборе веток с самыми густыми иголками или листьями.

Устроив под сенью своего импровизированного шалаша ложе, я стала мечтать о костре. Папа рассказывал, как мальчишкой жил в здешних лесах, пуская в дело все, что попадалось ему под руку. Как же здорово, что я внимательно слушала отца. Когда ему было всего одиннадцать лет, он уже уходил в лес на три дня кряду, причем с собой брал лишь рогатку да одежду, что была в тот момент на нем. Огонь он разводил из гнилушек. В лесу всегда полно поваленных деревьев, которые упали, потому что давно погибли и засохли. Ну а возле Стамперс-Крик при желании можно отыскать куски кварцита – по словам папы, с их помощью лучше всего выбивать искры. Я решила, что завтра все это попробую отыскать.

Я окинула придирчивым взглядом свой импровизированный лагерь. Что ж, я сделала все, что могла, чтобы приготовиться к ночевке. Я подтащила к своему укрытию все, что мне удалось собрать, – в том числе и жестянку с крекерами, клюку, кувшин и мой несчастный одинокий ботинок. Все это я сложила в одно место, за которым могла постоянно приглядывать. Открыв жестянку и мысленно извинившись перед своими домочадцами, я доела крекеры. Я жевала, дожидаясь, пока мои глаза привыкнут к сгущающимся сумеркам. На самом деле, темнота совсем не такая страшная, если к ней приспособиться. На меня навалилась усталость. Руки и ноги сделались тяжелыми, словно деревянные чурки, пропитавшиеся водой. Забравшись в шалаш, я свернулась на лежанке из веток, словно собака на крыльце. Прихлопнув на себе нескольких комаров, я навострила уши и прислушалась. Где-то квакали лягушки. Ну да, им одним сейчас раздолье да радость.

Я нарисовала в воображении лица папы и мамы, а потом Лейси и Сефа, как фотографии в рамке. Интересно, как там Джо Кэлхун вместе с Лайлом и Джози? Тоже спят под открытым небом? Потом взглянула на ночное небо, в котором висела луна, и начала клевать носом, но сон не шел: ему мешал сидевший где-то в глубинах моего естества страх. Наконец, я сдалась. Не получается уснуть, и ладно. Я перевернулась на живот, подперла подбородок руками и уставилась на тихую, окутанную мраком округу. Ноги я прижала к фундаменту, все еще чудесным образом хранившему в себе солнечное тепло.

– Спи уже, Уоллис Энн, – сказала я себе.

Это было странно и чудно́: слышать звук собственного голоса, обращаться к самой себе, зная, что меня никто не услышит. Я поняла, что это меня немного нервирует. Долго, очень долго я лежала на животе, то проваливаясь в полудрему, то снова пробуждаясь. В итоге в какой-то момент мне, естественно, захотелось до ветру. Поскольку туалет смыло вместе с домом, я понимала, что нужду придется справлять ровно тем же самым образом, как я это уже проделывала по дороге сюда. Под открытым небом. Несмотря на то что двор заливал лунный свет и я прекрасно понимала, что никого рядом нет, у меня никак не получалось избавиться от ощущения, что за мной наблюдают. Вдруг вспомнился сбрендивший Леланд Тью со своим дурацким яйцом, что, мягко говоря, не добавило мне присутствия духа. А что, если за мной кто-то следил? Что, если этот кто-то шел за мной и сейчас пялится на меня прямо откуда-то из лесных зарослей?

Мысль об этом заставила меня затаиться в шалаше и терпеть, покуда хватало сил. Когда я поняла, что еще чуть-чуть и лопну, то со всей осторожностью выползла из укрытия, поднялась и застыла в лунном свете, словно сова. Затем отошла от шалаша, но не слишком далеко, так чтобы не выпустить его из виду. Потом выкопала себе в земле ямку. Оглянулась через плечо. Низ живота уже сводило. Поколебавшись, я сунула руку под платье, стянула исподнее, после чего замерла снова. «Сейчас или никогда», – решила я и присела, расположившись над выкопанной в земле ямкой.

Когда полдела уже было сделано и я почувствовала первое облегчение, аккурат сзади меня кто-то фыркнул. Если б я была занята чем-нибудь другим,