Дорога радости и слез - Донна Эверхарт

дым от крохотной горсточки пошел чуть сильнее, я подхватила ее и со всей осторожностью поместила в гнездышко из сосновых иголок и мха. Наклонившись к огоньку, я вытянула губы трубочкой и потихонечку, аккуратно стала на него дуть.

Я очень боялась, что переусердствую и задую крошечный огонек, прежде чем он успеет набраться сил и окрепнуть. Несмотря на то что он был еще совсем маленьким, я не сдавалась, и вскоре пламя охватило большую часть иголок и мха. Я поспешила перенести горящее гнездышко на валежник, который собрала. Огонек перепрыгнул на самую крошечную из веточек. Я застыла как вкопанная. Только бы занялось, только бы не погасло. Я смотрела на огонек, словно передо мной был слабенький новорожденный котенок. Вскоре я почувствовала первую, еще слабо ощутимую волну тепла. Я стала подкладывать веточки побольше, наблюдая за тем, как постепенно крепнет и разгорается пламя. Теперь я уже была уверена, что оно не затухнет. Некогда крошечный язычок пламени теперь уже стал полноценным костром размером с дыню.

Получилось! Я развела огонь.

С непередаваемым чувством торжества я уставилась на костер. Затем я поспешила к маминому чайнику. Я подкинула еще хвороста, и вскоре пламя уже ревело в полную силу. «Главное не перестараться и не лезть в самый огонь, – напомнила я себе. – Хватит таращиться, тебе еще есть чем заняться». Я взяла найденное накануне колодезное ведро и направилась прямиком к Стамперс-Крик. Сторонясь стоячей воды, я набрала ее там, где течение было посильнее. Вернувшись домой, я перелила воду в чайник. Вскипячу, остужу, наполню кувшин до краев, напьюсь вволю, а потом наполню его снова. Я так гордилась собой, что, наверное, даже еле заметно улыбнулась. Терпеливо дождавшись, когда вода хорошенько закипит, я налила ее в кувшин и оставила остужаться. Подбросив дров в огонь, я некоторое время наблюдала за тем, как они горят.

Затем, устремив взгляд к небу, я стала думать, стоит ли идти к Пауэллам или нет. Если идти, то сейчас. Они живут недалеко, и доберусь я к ним быстро, тем более что сейчас все равно заняться нечем, а воде надо остудиться. Достаточно быстрым шагом я направилась по тропинке. Я была у них в гостях всего пару раз, но хорошо помнила дорогу. Через несколько минут я добралась до забора, который служил границей меж нашими пастбищами. Несколько секунд любовалась красками осени, уже чуть тронувшими самую верхушку горы Калоуи, после чего, миновав ограду, углубилась в ущелье. По пути мне несколько раз пришлось перелезать через поваленные деревья. Наконец, я добралась до поля с прибитой к земле травой. Никого – ни пасущейся скотины, ни людей, которые бы занимались заготовкой сена. Сейчас я уже находилась на земле Пауэллов. Время от времени, не сбавляя шага, я кидала взгляд через плечо, желая убедиться, что Калоуи по-прежнему у меня за спиной, а значит, я иду в правильном направлении.

Через несколько минут я добралась до прогалины, где обнаружила остатки колодца, разбросанные доски, видимо оставшиеся от веранды дома, и высокий столб, на котором криво висел колокол. И больше ничего.

– Э-э-э-й! – неуверенно позвала я.

Я направилась к колодцу, одновременно ища на земле глазами что-нибудь тяжелое вроде камня, чтобы его туда бросить. Я отыскала небольшой голыш и кинула его в жерло колодца. Он полетел вниз, стукаясь о стены, и через несколько секунд послышался всплеск воды. Я сунула голову в колодец и тут же выдернула, жадно глотая ртом воздух. Что-то угодило в колодец, где и сдохло. Получается, Пауэллам повезло ничуть не больше нашего. Дом смыло, колодец отравлен, а самих Пауэллов и след простыл. Что с ними, где они, живы ли? Неизвестно. Если живы, надо как-нибудь дать им знать, чтобы они заглянули к нам. Я подошла к столбу, на котором висел колокол, и нацарапала на дереве свои инициалы У. Э. С., а чуть ниже дату: 6 сентября 1940 года. Это максимум, что я могла сейчас сделать. В печали от того, что мне довелось увидеть, я направилась обратно.

Стоило мне добраться до дома, как я тут же бросилась проверять костер и воду. Пламя все еще ярко горело, а вода в кувшине успела остыть. Подхватив подол платья, я обернула им ручку чайника и сняла его с огня. Медленно перебирая ногами, пришел Пит – видать, пасся где-то неподалеку. Хорошо хоть, не требуется заботиться о его пропитании. Я окинула его пристальным взглядом. Казалось, теперь мне и море по колено.

Я принялась строить планы о том, чем заняться дальше, чтобы не мучить себя тревожными мыслями и не страдать от одиночества. Подняв кувшин, я выпила вскипяченную воду, преисполненная уверенности в том, что все у меня будет в порядке.

* * *

Проснувшись на четвертое утро, я обнаружила, что небо затянули тучи. Каждый день я пробуждалась с чувством ожидания и первые несколько часов пребывала в уверенности, что именно сегодня непременно случится что-нибудь хорошее. Но по мере того, как утро сменялось днем, а день вечером, это предчувствие куда-то пропадало, а вместе с ним и надежда. Что мне помогало? Рутинные хлопоты. Развести огонь, подкинуть в него хворост, вскипятить воду, составить план на день. Сегодня, например, я собралась прочесать сарай. Я не сделала это раньше из страха, что он может в любой момент на меня рухнуть, ну а теперь просто устала от ожидания.

Стоило мне переступить порог, как в ноздри ударила знакомая мешанина запахов. Я ощутила аромат кожаной упряжи и седла. Все это мы использовали, когда катались на Либерти. С запахом кожи переплетались сладковатые нотки соломы, опилок и влажного дерева. Поискав в углах и за стойлом, я обнаружила в углу упряжь, которую мы надевали на Пита. Местами ее уже чуток тронула плесень. Подняв упряжь, я принялась тянуть и мять влажную кожу. Потом вышла наружу и направилась туда, где Пит изящно щипал травку, шевеля волосатыми губами. От старого мула можно было ожидать сюрпризов, и я подумала, не стоит ли спрятать упряжь так, чтобы он ее не увидел. Заслышав мои шаги, он поднял голову и запрядал ушами. Впрочем, его заинтересовала вовсе не я и не упряжь. Он смотрел в сторону тропинки, и вскоре я услышала то же, что и он. Издалека до нас донеслось негромкое пение.

В этот самый момент я как раз поднимала руки с упряжью. Я застыла как вкопанная. Кожаные ремешки чуть покачивались, зажатые в моих пальцах. Ветер, что поутру шумел в кронах деревьев, уже стих. Стояла такая тишина, что я стала подумывать, а не