Война, которая спасла мне жизнь - Кимберли Брубэйкер Брэдли

Она лежала ничком в грязной траве на обочине. Пока я карабкалась через оградку, она перевернулась и заморгала. Продрала глаза – и разразилась такой бранью, что её и на доках бы за свою приняли, не то что у нас на улице. Заканчивалось всё словами: «чёртов поганый коняга».

За «чёртова» нам бы от мисс Смит точно влетело. «Чёртов» – это ругательство, и притом очень нехорошее.

– Ненавижу его, – добавила девочка, глядя на меня.

– Ты как, цела?

Она попробовала сесть, но упала на спину и закивала.

– Голова кружится, – пробормотала она, – и плечо адски болит. Наверно, ключицу сломала. – Она потрогала у себя пониже шеи и скривила гримасу. – Мама себе сломала в этом году на охоте. Проще простого. Где этот треклятый жеребец?

Я оглянулась за ограду.

– Пасётся с нашей лошадкой. Ему хоть бы хны.

Она поднялась на локти медленно, через силу.

– Вечно он так. Ненавижу его. Это вообще-то брата лошадь. – Девчонка попыталась встать, вскрикнула и плюхнулась обратно на задницу. Лицо моментально побелело, а потом как-то даже посерело.

– Ты лучше не двигайся, – сказала я и пошла за её жеребцом. Передней ногой он запутался в поводьях, но в остальном вроде был ничего и, пока я его распутывала, смирно стоял на месте. Ростом он был побольше нашего Коржика и к тому же гораздо красивее его – шерсть блестит и лоснится, ноги длинные, стройные. Он понюхал мою ладонь, совсем как Коржик, однако я сразу сказала: «Угощений нет».

Я повела его в сторону девчонки, но, честно говоря, нога опять разболелась, да и конь был такой красивый. Я накинула поводья ему на голову, поставила нормальную ногу в стремя, подтянулась и села верхом.

Сидеть в седле было куда удобнее и приятнее после необъятной скользкой спины Коржика. Больную ногу в стремя было не поставить, но как сидит в стремени другая нога, мне понравилось. Я подобрала поводья, и конь изящно изогнул шею.

Я ткнула его пятками в бока, и жеребец прямо рванул с места. Тут мой промах: конь, очевидно, понимал знаки всадника гораздо чутче, чем наш Коржик. Я придержала его и коснулась ногами совсем слегка. Он пошёл шагом – размеренно, с достоинством.

Смотрю, девчонка уже стоит, на оградку облокотилась.

– Выводи его с загона через калитку, – кричит.

Но мне пришла в голову другая идея. Сюда конь запрыгнул – значит, может и выпрыгнуть. Я подстегнула его посильней. Конь сделал пару-тройку гигантских прыжков вперёд, а затем перешёл на плавный бег. «Ого, – подумала я, а у самой аж дыхание спёрло. – Так вот каково это, когда быстро и ничего не болит». Я слегка натянула поводья и направила коня прямиком на ограду. Тот не выказал ни малейших колебаний – оп! и мы оказались на той стороне. Всего один плавный скачок. Мы перелетели. Я держалась обеими руками за гриву и тоже летела, вместе с конём. Когда мы приземлились, я рассмеялась.

– Молодец, выпендрилась, – крикнула мне девчонка, но она и сама смеялась. – Ещё повезло, что опять самолёт не взлетел.

– Ага, повезло, – говорю. – Сама сможешь на нём теперь ехать?

Она попробовала двинуть правой рукой и поморщилась.

– Удержать его точно не смогу, – говорит. – Одной рукой никак. Да и голова болит – жуть. Может, я за тобой сяду?

Я подвинулась вперёд. Седло было просто огромное. Ногу из стремени я вынула и подтянула девчонку на лошадь.

– Можешь занимать эти штуки для ног, – говорю.

Она меня обхватила рабочей рукой за пояс и подсказывает:

– Они называются «стремена». – Поставила в них ноги и добавляет: – Ты просто пусти его обратной дорогой к нам домой. Только, уж пожалуйста, шагом. У меня голова прямо раскалывается. Никакой рыси я сейчас не вынесу.

Звали девчонку Маргарет. Её мама стояла во главе Женской добровольческой службы, почему и занималась эвакуированными детьми.

– Но дети – это малая часть, – рассказывала Маргарет. – Она всё время делает что-нибудь для фронта. Постоянно старается себя занять, чтобы не переживать за Джонатана. Сама теперь бьётся за победу, потому что он в армии. – Джонатан, брат Маргарет, учился летать на самолётах на аэродроме, только на другом, далеко отсюда. Чтобы туда отправиться, сказала мне Маргарет, он бросил Оксфорд.

– Ты тоже так слова выговариваешь, как наши квартиранты, – заметила она. – Немного странно звучит.

– По мне, так это ты странно разговариваешь, – ответила я.

Она засмеялась:

– Ну да, наверно. Зато ты хоть верхом ездить умеешь. Наши беженцы, в смысле которые у нас поселились, они вообще от лошадей шарахаются. А ты где в Лондоне ездой занималась?

– Я не занималась. Тут сама научилась.

– Хм, но у тебя очень даже неплохо получается.

– На таком крутом коне, как этот, у любого нормально получится, – сказала я. – Наша-то лошадка меня с десяток раз на день сбрыкивает.

– Породистые – те ещё подлюки, – откликнулась Маргарет. – Хитрые паскуды. Ты бы видела, что наш вытворяет.

Оказалось, что братов конь был специальный скаковой, и мать заставляла Маргарет регулярно на нём выезжать, чтобы тот не терял формы.

– Это временно, пока у меня школа не началась, – пояснила Маргарет. – Вообще-то должна была на прошлой неделе начаться, но её перевозят – тоже эвакуируют, наверно, так что учёба позже начнётся. А жеребца этого я терпеть не могу – ну и он меня. Главное, под другими просто паинька. Мама не верит, а без тренировок он ещё хуже. Причём в поводу за моей кобылкой идти отказывается, так что приходится в итоге один на один с ним каждый день по часу мучиться. С конюшни все на войну сбежали, у Граймса работы невпроворот, помочь некому…

Видимо, эта болтовня, половину из которой я не поняла, истощила Маргарет, и она мешком осела мне на плечо.

– Ты как, в порядке? – спрашиваю.

– Не, не очень, – отвечает. – Тошнит.

Конь уверенно свернул на развилке. Оставалось только надеяться, что он знает дорогу. Во всяком случае, на то было похоже, да и Маргарет никаких возражений не высказывала.

Тут её что-то совсем вбок качнуло. Жалко, что я не сзади сижу, подумала я, а то бы могла хоть поддержать. «Мэгги?» – зову её через плечо. У нас на улице была одна Маргарет, и все её Мэгги звали.

– Мэгги, – говорю, – держись там.

Подтянула покрепче её руку, которой Мэгги меня за пояс обхватила, а она мне голову между лопаток положила, себе что-то под нос бормочет. Я, как могу, держу коня ровно, но всё-таки подпинываю, чтобы быстрее шёл. Неизвестно же, сколько ещё до их дома.

– Мама Джонатана больше любит, чем меня, – говорит вдруг Мэгги отчётливо. –