Миклухо-Маклай. Две жизни "белого папуаса" - Даниил Тумаркин

В апреле 1868 года Миклухо-Маклай посетил Готу, расположенную вблизи от Йены. В этом городе находилось знаменитое картографическое предприятие Пертеса, которое не только выпускало карты и атласы, но и издавало географический журнал, известный во всем мире по фамилии своего редактора Аугуста Петермана. В журнале публиковались статьи и обзоры, а также обильная информация о только что проведенных, продолжающихся и находившихся в стадии подготовки экспедициях во все регионы земного шара. Петерман — видный географ и картограф, не путешествуя сам, выступал в роли организатора и вдохновителя многих, преимущественно немецких научных экспедиций. Познакомившись с высокочтимым редактором, Николай попросил рассказать ему о перспективных направлениях географических исследований и наименее изученных регионах мира, где возможны крупные открытия.

В Йене возвращения Николая с нетерпением ожидал Александр Мещерский. «Я на днях — не сегодня, так завтра — жду сюда Миклуху, — писал он матери 26 апреля 1868 года, — и для меня приезд его будет большим праздником, потому что, откровенно говоря, я этого человека люблю больше всех на свете»^[157]. Друзья снова поселились вместе, в доме Бёме при кирпичном заводе, затем переехали в более дешевое жилище — в дом Вернера в предместье Камсдорф.

Личный архив А. Мещерского, лишь недавно ставший доступным исследователям^[158], позволяет составить о нем значительно более полное представление, чем то, которое сложилось у биографов нашего героя главным образом по письмам Миклухо-Маклая. Александр получил прекрасное домашнее образование, хорошо знал отечественную и зарубежную художественную литературу, увлекался концертами, оперными спектаклями (и оперными певицами), регулярно выписывал ноты с новыми произведениями известных композиторов того времени, часами музицировал на фортепьяно. Не чуждый светских условностей, молодой князь вместе с тем ценил дружбу с интересными, незаурядными людьми и готов был протянуть им руку помощи. Нерешительность, граничащая с безволием, неумелость в житейских делах уживались в нем со склонностью к авантюрам. Мария Валериановна, мать Александра, писала ему в 1868 году: «Не может не быть грустна твоя совершенная бесхарактерность, а в последнее время даже и непрямота»^[159].

Как мы уже упоминали, революционный настрой исчез у Мещерского после 1863 года. Мать неоднократно призывала его вернуться в Россию, чтобы завершить там высшее образование, подчеркивая, что ему больше не грозят преследования. Но сын всячески оттягивал возвращение, предпочитая полубогемную студенческую жизнь в Германии, хотя ему порой приходилось несладко из-за нерегулярных денежных поступлений от живших врозь родителей.

Получив деньги от дяди, крупного государственного чиновника, Александр по окончании летнего семестра 1867 года отправился в путешествие по Европе. Он посетил Париж, побывал в Бельгии и Голландии, проехал на пароходе вверх по Рейну через всю Германию до Швейцарии, откуда предполагал вернуться в Йену. Но вместо этого — как-то неожиданно для самого себя — перебрался через горы в Италию и почти на полгода застрял во Флоренции. Объясняя матери причины своей «флорентийской зимовки», Александр писал, что изучает итальянский язык, знакомится с памятниками архитектуры, посещает «русские кружки разного свойства»^[160]. Но подлинная причина была иной: он познакомился с Наталией (Татой) Герцен — дочерью писателя, 23-летней умницей и красавицей, которая жила во Флоренции в принадлежавшей ее семье «Вилле Герцен». Во время дальних прогулок Александр обсуждал с Татой интересующие ее политические и научные проблемы, рассказывал о своей жизни, особенно выделяя кратковременное заключение в Петропавловской крепости. Между молодыми людьми возникла симпатия, переросшая в серьезное чувство. Мещерский пропустил зимний семестр 1867/68 года. Уезжая в Йену к началу очередного летнего семестра, он загадочно и неопределенно говорил Тате об ожидающем их будущем.

Встретившись в Йене после восьмимесячной разлуки, во время которой они обменивались лишь короткими записками, друзья откровенно рассказали друг другу о своих чаяниях: Александр — о глубоком чувстве к Наталии Герцен, которое он скрывает от своих консервативно настроенных родителей, Николай — о желании расстаться с Йеной и отправиться при первой же возможности в научную экспедицию в неизведанные районы земного шара. К этому времени у Николая уже появилась привычка многократно повторять на полях своих рукописей и корректурах статей некие ключевые слова или важные для него имена. В бумагах, относящихся к весне и лету 1868 года, наряду с отработкой разных вариантов подписей «Миклухо-Маклай», «N. de Maclay» и «N.M. Maclay» встречается риторический вопрос «Куда?», написанный то «под готику», то славянской вязью чернилами, тушью и акварельными красками^[161]. Действительно, этот вопрос был тогда ключевым для Миклухо-Маклая.

Николаю была знакома история изучения Арктики, овеянная суровой романтикой и включавшая немало трагических страниц — вынужденных зимовок, гибели отдельных путешественников и целых экспедиций. Когда Петерман в Готе рассказал ему о подготовке первой немецкой полярной экспедиции, Миклухо-Маклай решил: «Вот мое призвание!» — и принялся уговаривать почтенного географа включить его в состав участников этого плавания. Но Петерман остудил пыл молодого ученого: мореходы отправляются на маленьком парусном судне, на котором не найдется места для русского зоолога^[162].

Однако Николай не отказался от внезапно вспыхнувшего желания связать свою судьбу с Арктикой, так как романтика подвига уже свила гнездо в его сознании. Из сообщений газет и информации в журнале, выпускаемом Петерманом, он узнал, что известный полярный исследователь Адольф Эрик Норденшельд готовит новую экспедицию, на сей раз на пароходе «София», предоставленном в его распоряжение шведским правительством, и собирается взять с собой восемь ученых разных специальностей. Миклухо-Маклай написал Норденшельду письмо с просьбой принять его на борт «Софии» в качестве специалиста по морской фауне. Текст письма нам неизвестен, но ответ сохранился в бумагах Миклухо-Маклая. «Мне очень приятно узнать, с каким интересом было встречено Вами наше предприятие, — писал Норденшельд 11 июня 1868 года, — но, к сожалению, штат нашей экспедиции уже укомплектован. <…> Поэтому я не имею чести принять Ваше предложение»^[163].