Википроза. Два Дао - Борис Акунин

Москва имела к Бухаресту территориальные претензии — требовала проведения в Бессарабии референдума о присоединении к Советскому Союзу. В ответ королевское правительство запретило деятельность румынской компартии. Тогда Зиновьев приказал готовить «народную революцию»: отправить в Бессарабию агитаторов и тайно ввезти туда оружие. Год выдался неурожайным, крестьянам приходилось туго, и в Коминтерне рассчитывали, что поднять «трудовой люд» будет нетрудно. Расквартированные близ границы, в Тирасполе, части кавкорпуса Котовского были приведены в боевую готовность. Нужно было лишь, чтобы восставшие захватили власть в каком-нибудь мало-мальски солидном населенном пункте и обратились оттуда к «советским братьям» за «интернациональной пролетарской помощью».

15 сентября коминтерновские боевики взяли под контроль городок Татарбунары (сейчас это Одесская область Украины), бросили клич по окрестным селам и собрали под красное знамя несколько тысяч крестьян. Создали ревком, красную гвардию, даже милицию. План состоял в том, чтобы взять ближайший город — Измаил или Кагул — и провозгласить там Молдавскую советскую республику, которая сразу же попросит СССР о поддержке. Но Сигуранца знала о готовящемся мятеже, готовилась к нему, и Татарбунары были немедленно окружены войсками.

Восстание было локализовано, а затем подавлено — всего за три дня. Три тысячи повстанцев погибли, еще пятьсот — арестованы и отданы под суд. Всё что могла сделать Москва — выпустить ноту протеста против кровавой расправы над бессарабскими трудящимися.

В общем, Румынии было за что не любить Коминтерн и опасаться Григория Котовского.

Сигуранца (от siguranţă — «безопасность»)

Обиходное название тайной полиции румынского королевства, «Секретной разведывательной службы». Для небольшой и небогатой страны это была весьма профессиональная и эффективная организация. В двадцатые годы Сигуранца концентрировала свои усилия прежде всего на борьбе с коммунистической угрозой и главным своим врагом — совершенно справедливо — считала Советский Союз.

В описываемый период спецслужбой руководил некто Михаил Морузов, по происхождению русский. Это был человек активный и изобретательный, с авантюрными замашками. В его послужном списке были дерзкие операции и убийства врагов режима. Морузов обладал еще и серьезным политическим весом, поскольку был близок к королю Фердинанду.

Откуда берутся металлические женщины

Рассказ

В сентябре 1918 года Абрамов понял, что такое классовая война. Увидел собственными глазами — и понял. Во всей беспощадной полноте.

Воевал он уже несколько месяцев, партия кидала его то на восток, то на юг, но это, оказывается, была еще не настоящая война. Настоящая, не вполсилы и не в четверть-крови, а лютая, варварская, зубами в горло, заполыхала только здесь, на Кубани, где подняла драконью голову и ощерила огнедышащую пасть древняя, испоконная ненависть. Мир будто провалился на тысячу лет назад, когда дрались насмерть, без законов и церемоний, без пленных: выживет тот, кто не сдохнет.

Об этом Абрамов думал, сидя в густом кустарнике на склоне горы, откуда был виден раскинувшийся в долине Майкоп. Там, на окраине, белоказаки выводили под корень «краснюков».

Большевистское дело на Кубани терпело крах. Враг трепал рыхлые красноармейские полки, бойцы разбегались по домам, города и станицы впускали Первую кубанскую дивизию генерала Покровского чаще всего без сопротивления. Белый генерал, подобно Чингисхану, предупреждал: сдавайтесь без боя, или пощады никому не будет. И если, как здесь, в Майкопе, красные пытались драться, Покровский, тоже как Чингисхан, не жалел никого. Пленных поголовно уничтожал, город или село отдавал на разграбление.

Покровский знает законы гражданской войны лучше всех других контрреволюционных вождей, сказал товарищам по Реввоенсовету Абрамов. Если этот кровосос возглавит белое движение, мы проиграем.

Смертельного врага надо было обезвредить. Потому Абрамов и засел в кустах с бойцами своего ООНа, Отряда особого назначения, скрипел зубами от бессильной муки.

Внизу, на пустыре убивали своих, а поделать ничего было нельзя. По всему полю торчали наскоро сколоченные виселицы в виде буквы «П» с длинной верхней перекладиной. На каждой болталось по десять мертвецов. Внизу рубили головы тем, на кого виселиц не хватило. Сверкали искры на клинках, стоял вой. Город Майкоп, утопавший в зелени, алевший черепичными крышами, в мирные времена, наверное, очень уютный, тоже выл и во многих местах дымился. Расплачивался за то, что принял советскую власть.

Время от времени, когда становилось невмоготу, Абрамов переводил окуляры своего 12-кратного «цейсса» на дальнюю соборную площадь, где сверкала черным лаком архиерейская карета, запряженная четверкой белых коней. На ней ездил Покровский. В свои 29 лет он был полуинвалид. Герой мировой войны, лихой авиатор, он расшибся на аэроплане и страдал сильными болями в позвоночнике. В бою садился на коня, но в остальное время перемещался в рессорном экипаже, на подушках. Говорили, что жестоким Покровский стал из-за постоянных физических страданий, но это значения не имело. Мерзавец усвоил науку побеждать в междоусобной войне — вот что было важно.

Карета стоит запряженная, значит, скоро тронется. И проедет по ущелью прямо под засадой. У каждого из двадцати ооновцев четыре гранаты. Восьмидесяти взрывов должно хватить.

Экипаж двинулся с места! Исчез с площади, стал невиден, но теперь никуда не денется. Кроме как по Екатеринодарской дороге ехать ему некуда.

Абрамов спустился по склону, велел ребятам приготовиться.

Минут через пятнадцать из-за холма показался кортеж. Он оказался меньше, чем можно было ожидать. За каретой следовали две открытых телеги, в которых происходила какая-то возня. И никакого конного эскорта, хотя обычно Покровский без конвойного взвода не ездил.

— Отставить гранаты, — приказал передать по цепочке Абрамов.

Замечательно было бы взять палача живьем. Или всадить в него собственной рукой всю обойму, глядя прямо в глаза.

Приложился к биноклю, навел на резкость.

Кто в карете, было не видно. На облучке сидел кучер в кубанке, все время оборачивался, заглядывал в переднее окошко. Абрамов двинул окулярами — посмотреть на телеги. В первой нелепо дрыгались расставленные белые ноги, там насиловали женщину — и не один, а кажется двое. Во второй телеге происходило то же самое. Ясно. Захватили с собой живые трофеи. Чтоб не скучать в дороге.

Выругавшись, Абрамов крикнул:

— Спускаемся!

Они вывалились из кустов, едва повозки въехали в ущелье. Захрапел, вскинулся схваченный под уздцы коренник в каретной упряжке. Кучер выдернул из-под сиденья кавалерийский карабин, получил пулю между глаз, свалился.

Ребята выволокли из телег казаков. Те не сопротивлялись. Их было пятеро. Женщины кинулись наутек, подбирая юбки.

Абрамов рванул дверцу кареты.

Застонал от разочарования. Покровского внутри не было. Изнутри таращились двое бородачей, полураздетых: сверху в черкесках, ниже пояса голые. В углу сжалась в комок худенькая девушка или даже девочка, обнаженная.

— Вылазь! — крикнул Абрамов казакам. — Живо!

Те вылезли, одинаковым жестом прикрывая срамное место. Один заозирался на ООНовцев. Бросился к зарослям. Рухнул, пронзенный