Георг Енач - Конрад Фердинанд Мейер

– Я слышала, Георг, что ты здесь недоедаешь… – сказала она. – Вот, я тебе кое-чего привезла… Немного вяленого мяса… ты всегда так охотно его ел… – тихо добавила она.

Класс огласился безудержным хохотом, и Землер тщетно пытался укротить властно поднятой рукой разошедшихся юношей. Девочка смотрела на них испуганными, полными слез глазами и крепко сжимала руку Енача, словно у него одного рассчитывала найти защиту и поддержку…

Укоризненный голос магистра Землера перекричал наконец хохот мальчиков:

– Что тут смешного, вы, ослы! Трогательно-наивный поступок классической красоты… И неведение ваше так же глупо, как если бы вы стали потешаться над бесподобной фигурой божественного свинопаса или над тем, что царская дочь Навзикая стирала белье. Глупо и недостойно, повторяю вам опять… Ты из Граубюндена? Кто ты такая, девочка? – с отеческой приветливостью обратился он к ребенку. – Кто привез тебя сюда? Не могла же ты прийти в Цюрих пешком? – прибавил он, пародируя строфу своего излюбленного Гомера.

– Моего отца зовут Помпеус Планта, – ответила девочка и спокойно рассказала: – Я приехала с ним в Рапперсвилль и, когда увидела это прелестное голубое озеро и узнала, что на другом конце лежит город Цюрих, отправилась сюда. В одной деревне два рыбака собирались уже отчалить. Я сказала им, что очень устала, и они взяли меня с собой…

Помпеус Планта, виднейший гражданин Граубюндена, всемогущий глава партии. Имя это произвело на Землера ошеломляющее впечатление. Он тотчас прекратил занятия и повел девочку в свой гостеприимный дом, где в этот день обедал и Вазер, которому магистр приходился дядей по матери.

Когда они спускались по крутой Ремергассе, то встретили высокого, статного господина в сапогах со шпорами.

– Наконец-то! – воскликнул он и, подняв девочку на руки, горячо расцеловал ее. – Что это тебе вздумалось от меня убежать, Лягушонок?

И, не дождавшись ее ответа и не спуская ее с рук, приветливо поклонился Землеру и заговорил по-немецки свободно, но с легким чужеземным акцентом:

– У вас была сегодня в школе необычная посетительница, профессор. Простите, ради бога, мою дикарку, отважившуюся прервать вашу ученую лекцию.

Землер уверял, что он чрезвычайно рад и считает для себя большой честью знакомство с маленькой барышней и ее достойным отцом.

– Не окажете ли мне еще честь разделить скромный обед со мной и моей женой? – добавил он.

Помпеус Планта тотчас согласился и по дороге рассказал, как он заметил исчезновение Лукреции, мгновенно вскочил на коня и примчался за нею в Цюрих по ее следам. Дальше он сообщил, что приобрел дом в Рапперсвилле, так как теперь в Граубюндене, как и во всей стране, впрочем, не совсем благополучно. Он намеревался поселиться там с Лукрецией. Выслушав рассказ Землера о том, как Лукреция попала в Цюрих, он громко расхохотался, но смех его не звучал искренне и непринужденно.

Когда после обеда мужчины сидели за бутылкой вина, а жена магистра занялась Лукрецией, Планта, уклонившись вдруг от темы разговора, спросил о молодом Еначе. Землер похвалил его способности и трудолюбие, и Вазера послали за ним к соседу-сапожнику, где он жил и столовался. Через несколько минут в комнату вошел Георг Енач.

– Как поживаешь, Георг? – милостиво встретил его Планта.

Мальчик скромно, но с достоинством и сдержанно ответил, что учится, работает по мере сил и умения.

Планта обещал похвалить его перед отцом и, кивнув головой, дал ему понять, что он может уйти. Но мальчик не трогался с места.

– Разрешите мне… только два слова, господин Помпеус! – сказал он и покраснел при этом. – Маленькая Лукреция, как паломница, ради меня плелась сегодня по пыльной дороге. Она не забыла меня и принесла мне подарок, который, правда, лучше бы было не передавать мне при товарищах. Но я очень благодарен ей и хочу тоже отплатить ей подарком. – С этими словами он развернул платок и показал небольшой, изящной формы, серебряный кубок, вызолоченный внутри.

– Да он с ума сошел! – вспылил Планта, но тотчас овладел собой. – Это еще что, Георг? – продолжал он. – Это кубок твоего отца? Я не знал, что он так богат. Или ты заработал его в поте лица какой-нибудь письменной работой? Так или иначе, дарить его ты не имеешь права… Тебе и без того туго приходится, а кубок этот стоит денег.

– Я имею право располагать им, как хочу, – уверенно ответил мальчик. – Я заслужил его, рискуя жизнью…

– Да-да, это верно, господин Помпеус! – с увлечением подхватил Вазер. – Я подарил ему этот кубок. Это знак моей благодарности за то, что он вытащил меня, рискуя своей жизнью, из пучины Силя, куда меня унесло течением, когда мы с ним купались вместе. И Енач, и я, и Лукреция, все мы выпьем из этого кубка за ваше здоровье.

И, не обращая внимания на негодующие взгляды своего дяди, оторопевшего от его смелости, налил в кубок душистого вина из расписного кувшина с крышкой.

Георг Енач схватил кубок и стал искать глазами Лукрецию. Она со страстным волнением наблюдала из угла эту сцену. При последних словах Вазера она с серьезным личиком подошла к столу. Георг отпил глоток и передал ей кубок со словами:

– За твое здоровье, Лукреция, и за здоровье твоего отца!

Девочка медленно, будто совершая священный обряд, поднесла кубок к губам. Потом передала его отцу, который осушил его с досады одним залпом.

– Пускай так, глупый мальчишка! – сказал Планта. – Ну а теперь ступай… И мы тоже скоро двинемся в путь.

Енач ушел. Жена Землера повела Лукрецию в прилегавший к дому небольшой сад, к кустам крыжовника и ласково предложила ей полакомиться вкусными ягодами. Планта и Землер придвинули к себе стаканы и вновь повели беседу, на этот раз по-итальянски. Вазер примостился у окна с учебником и, сосредоточенно глядя в книжку, старался не упустить ни одного слова из разговора взрослых. Итальянский язык он понимал: он шутя выучился ему у Енача…

– Я отплачу ему за этот кубок сторицей, – сказал Планта. – Хороший мальчуган, если бы только не был так заносчив и замкнут… Высокомерие не к лицу людям, у которых дома хлеба в обрез. Отец его – пастор в Шарансе, честнейший человек, бывает у меня. Прежде чаще, правда, бывал, чем теперь… Вы не поверите, если рассказать вам, какой беспокойный злой дух вселился вдруг в наших пасторов. Они клеймят с амвонов военную службу в Испании как позор и проповедуют уравнение в правах последних с первыми, в правах на все государственные должности, даже на самые значительные… И само собой разумеется, что при тех