День начинается - Алексей Тимофеевич Черкасов

– Ах да! Кое-что надо подготовить и по Приречью, с которым так носится Муравьев. От нас гости ждут чего-то значительного, экстравагантного!..

Матвей Пантелеймонович, подняв плечи на уровень своих оттопыренных ушей, вежливо заметил, что он, как временно исполняющий обязанности главного геолога управления, не имеет данных о новых месторождениях, так как все важные материалы хранятся в сейфах Муравьева и его заместителя Ярморова.

– А я ведь только врид! Только врид! – печально сказал Одуванчик.

– Да, да, пренеприятнейшее положение! – согласился Милорадович. – Это только говорит о том, что у нас не умеют ценить настоящих специалистов. – Но Милорадович никогда не поставит на одну доску какого-то Муравьева с Одуванчиком! И как профессор-консультант геологоуправления, он постарается сделать все для того, чтобы Матвей Пантелеймонович был утвержден главным геологом. – А докладик вы подготовьте, подготовьте! Там что-то есть в этой фантазии Муравьева! Что-то есть. И для Америки это будет весьма своеобразный сюрприз: если мы думаем искать железо где-то на краю земли, то что надо думать об исходе войны, а? Но… не будем думать! Тут уже начинается политика.

– Ах, как мне надоел Муравьев с политикой! – призналась Анна Ивановна. – И во всем у него политика: и в поведении, и в разговорах с рабочими, и даже с уборщицей! И везде, везде политика! Он весь из политики, да еще Ярморов!

Долго еще продолжался этот разговор, в котором собеседники выявили полное взаимное согласие и единомыслие. Наконец гость стал прощаться. Одуванчик пообещал профессору Милорадовичу подобрать необходимые материалы о новых месторождениях полезных ископаемых; профессор Милорадович, в свою очередь, заверил Одуванчика, что во всем его поддержит. Анна Ивановна под впечатлением приятной беседы с Аркадием Мелентьевичем два раза глубоко вздохнула и, растроганно пожимая руку профессору, пожелала ему здоровья и всяческих благ в жизни.

4

…Ночью Матвей Пантелеймонович проснулся от какого-то странного толчка внутри: «Билль Смолетт! Билль Смолетт!» – нашептывал кто-то ему в уши.

«Как я его видел? – припоминал Одуванчик кошмарный сон. – И совершенно явственно, точно он был здесь. Да, да, здесь. Билль Смолетт! Билль Смолетт!.. Гм! Что бы это значило, а? Странно, очень странно!»

Одуванчику показалось (или померещилось во сне, он и сам не знает), будто в прихожую вошел человек в смокинге и в мягкой фетровой шляпе. И Одуванчик вышел к этому человеку.

«Прошу прощения, сэр, – сказал человек в смокинге, – вы и есть мистер Одуванчик, э?»

«Я и есть Одуванчик», – ответил Матвей Пантелеймонович заплетающимся от страха языком. Он хотел разглядеть лицо человека в смокинге и не мог. Видел шляпу, галстук, сверкающие кольца на пальцах, а лица не видел. «Неужели он без лица?» – спросил себя Одуванчик, леденея с ног до головы.

«Так, так, сэр! А я к вам из Америки, – сказала безликая тень в смокинге. – Америка не забывает своих верных друзей! Нет, нет, мы не забываем! У нас все записано и учтено, сэр. Ваше имя у нас в таком же почете, как и имя профессора Милорадовича. Я вас знаю хорошо, сэр. Мы с вами работали в Омске в доме Самардина, на углу Иртышской и Доровской. Не так ли, сэр, э? Я – Билль Смолетт. Билль Смолетт, э!»

У Матвея Пантелеймоновича перехватило дух, и что-то неприятное с морозцем сжало сердце. Дом Самардина!.. Дом Самардина!.. Одуванчик отлично помнит этот из красного кирпича дом со звездным флагом США! Да, да, со звездным флагом США! В доме Самардина в те годы размещалась американская экономическая миссия при правительстве Колчака. Одуванчик, в ту пору еще молодой, только что начавший свою жизнь, мобилизованный Колчаком, работал консультантом-геологом в экономической миссии. Но ведь это было так давно! Так давно!.. И кто, чья тень из прошлого стоит теперь перед Одуванчиком? Кто этот в смокинге, с таким ледяным, давящим взглядом? Чья тень?

В мозгу Одуванчика вмиг открылись все клапаны, которые были так плотно замурованы до этой минуты. Из какого-то уголка памяти вдруг выглянул американский военный атташе, суровый и даже жестокий полковник Чэттерсворт и его шеф мистер Ричард Смарт. И… какой-то молодой человек с выпуклыми рачьими глазами. Этот молодой мистер с выпуклыми глазами весьма удачно делал свою карьеру в доме Самардина. Его звали Билль Смолетт! Билль Смолетт! Неужели эта тень в смокинге и есть тот самый молодой мистер, с которым Одуванчик путешествовал однажды по Саралинскому золотоносному кряжу и потом так позорно бежал от партизан.

Все эти сумбурные мысли промчались в мозгу Одуванчика с молниеносной быстротой.

«Вот я и пришел, сэр! Вот я и пришел, сэр! – говорила тень Билля Смолетта, ехидно посмеиваясь. – Что-то я вижу в вашей хижине от Америки, э? Что-то от Америки!» – И тень скользнула взглядом по столам, столикам, этажеркам, диванам, статуэткам, хрусталю… «Э, да вы настоящий американец! Весьма похвально, сэр! Я польщен. Надеюсь, между нами установится добрая дружба! Война войною, а дружба дружбою!»

И тень вдруг исчезла, точно дым.

И вот теперь Матвей Пантелеймонович сидит на своей постели, а уснуть не может. «В доподлинном смысле, я его так хорошо видел, что кажется он где-то здесь!» От этой мысли у Одуванчика, когда-то занимавшегося спиритизмом, по спине пробежал холодок. В спальне темно и мрачно.

– Анна! Анна! – позвал Матвей Пантелеймонович жену, спящую на соседней кровати.

– А? Что?

– Не кажется ли тебе, Анна, что от Милорадовича несет не совсем русским духом, а? Что-то он недоговорил про американцев. Как ты думаешь: зачем едут американцы, а? Тут что-то не так, Анна! Что-то не так! Они ждут там у себя, в Америке, когда мы рухнем вместе с Германией, и вот теперь заезжают к нам в глубокий тыл посмотреть, сильны ли мы. Именно так, Анна. Именно так! Я-то их хорошо знаю! И то же самое говорит Муравьев. А это что-то значит, Анна. Это что-то значит. Муравьев неглуп. Нет, нет. Тут что-то не так! Милорадович многое утаил, я это чувствую. И пусть он сам пишет доклад. Как ты думаешь, а?

Анна Ивановна ответила легким храпом. Матвей Пантелеймонович встал, прошел к себе в кабинет, зажег там настольную лампу, зажег люстру в гостиной, натянул на себя теплый халат, закурил ароматную папиросу и долго ходил по комнатам: из кабинета в гостиную и обратно. Он припомнил и то недоброжелательное, высокомерное отношение американцев, каким был окружен в доме Самардина, и свою жалкую роль, которую он играл в этом доме, и то, как он проклинал потом американцев. «Нет, нет, тут