Игра в прятки - Лора Джонс

Жозеф уже второй раз за последние месяцы заговаривает со мной о своей матери. Интересно, говорит ли он о ней с Ларой.

– Наш отец тоже рассказывал нам эту сказку.

– Правда?

– Только несколько иную версию. В его сказке волчица была ужасно голодна. Она расправилась с Красной Шапочкой, потому что ей нужно было кормить волчат.

– Волчица? – вскидывает брови Жозеф.

Я киваю.

– Когда волчица встретила Красную Шапочку и увидела ее красный плащ, голубые глаза и белую кожу, она откусила девочке голову. Чтобы избавить ее от страданий.

– Понятно. Действительно, версия несколько иная, – говорит юноша, продолжая шагать по дороге.

В конце концов, повернувшись лицом к фабрике, Жозеф выбирает место прямо над водой. Я не помню, чтобы он приходил сюда с Ларой, и эта мысль мне нравится. Отсюда река почти не видна; перед нами лишь бескрайняя ширь небосвода, раскинувшегося над лугом, – светло-кобальтовый купол над зеленой твердью. По ясному голубому небу, подгоняемые ветром, шествуют, точно на большом параде, облака. Жозеф опускается на землю и указывает на них.

– Что ты видишь?

Я подхожу к нему, тоже сажусь и, не понимая, о чем он говорит, спрашиваю:

– Что вы имеете в виду?

– Облака. На что они похожи?

Я перевожу взгляд с его лица на небо и обратно, не находясь с ответом.

– Даже не знаю, – произношу я наконец. – А вы что видите?

Жозеф внимательно оглядывает небо.

– Ничего, – отвечает он, вырывая с корнем пучок травы. – В том‑то и дело. – Повисает пауза. – Это одна из игр, которым научила меня матушка. Она многому меня учила.

И снова он упоминает свою мать! И снова рассказывает об их совместных занятиях – точно таких же, как мои занятия с папой.

– Давно это было, – продолжает юноша, грустно улыбаясь. – Без нее игра уже не та. Теперь я ничего не вижу.

– Мы с папой когда‑то играли в нечто подобное…

«Папа». Это слово в моих устах звучит как‑то не так. Впервые после несчастного случая я произношу его вслух при ком‑то, кроме Лары. В голове проносится мысль: как странно, что, когда умирает близкий человек, мы бессознательно запираем его образ в своей душе, накладываем на уста печать молчания и перестаем произносить его имя, точно любое упоминание о нем может причинить непоправимый вред тем, кого он оставил на земле. По-моему, это очень неправильно.

– …С пятнами на бумаге, – продолжаю я. – Это было учебное упражнение. Мы должны были уловить сходство произвольного пятна с каким‑нибудь предметом и дорисовать его, превратив в законченное изображение.

– В самом деле? – Жозеф снова поворачивается ко мне и изучает мое лицо.

Я хочу сказать ему, что с тех пор, как умер папа, моя жизнь тоже изменилась, но боюсь, что он подумает, будто я пользуюсь моментом и изливаю душу лишь для того, чтобы сблизиться с ним. Впрочем, это ведь правда. У меня перехватывает горло.

– Я соболезную тебе насчет отца, – говорит юноша. – Должно быть, это тяжелая утрата.

– А я насчет вашей матушки.

– Не возражаешь, если я спрошу, что произошло…

Я не даю ему закончить фразу. Меня прорывает, неудержимые слова так и сыплются с языка, как зерно из лопнувшего мешка.

– Однажды вечером папа ехал домой, и какие‑то… мужчины намеренно напугали его лошадей. Они были пьяны и не хотели уходить с дороги. Лошади понесли, и папа потерял управление. Фургон… перевернулся. – С каждым словом горло у меня сжимается все сильнее, и голос становится таким высоким, что срывается.

– О, – тихо произносит Жозеф.

Проходит еще минута, прежде чем я снова обретаю способность говорить.

– С тех пор я никому об этом не рассказывала.

– Я понимаю. Я тоже не рассказывал о… ну, о матушке.

Я недоверчиво кошусь на него. Не так представлялся мне этот день, когда я случайно встретилась с ним на фабричном дворе. Я думала, мы вместе посмеемся, как смеялись у меня на глазах они с Ларой. И вот куда нас завела беседа – к двум переполненным озерам с вышедшей из берегов водой.

– Ни с кем?

Жозеф качает головой.

– Хуже всего то, что ничего нельзя было сделать. Ничего.

Меня так и подмывает спросить, что именно он имеет в виду и что случилось с его матерью, ведь спросил же он меня про отца, но я не хочу рисковать и портить то, что зародилось между нами в эту самую секунду. Наоборот, надо показать ему, что я уже взрослая и прекрасно понимаю: если он захочет со мной поделиться, то поделится.

Я вспоминаю обои в башне – сцены детства Жозефа, из которых составлен узор, орнаментальные рамки, заключающие в себе портрет его смеющейся светловолосой матери. Молодая женщина и ее сын казались такими свободными и счастливыми, что меня тогда как громом поразило: насколько же внезапными и сокрушительными бывают перемены, насколько мы беспомощны перед их лицом. А я больше не хочу быть беспомощной.

– Отлично понимаю, о чем вы, – произношу я. – Я чувствую то же самое.

Мне хочется сказать ему что‑нибудь еще, поведать, до чего я рада, что мы встретились и очутились здесь вдвоем. Как мне повезло, несмотря на все случившиеся беды, найти того единственного человека, который понимает меня так же хорошо, как я его. И что понимать его я начала после того, как увидела обои в башне.

Точно внезапно обессилев, Жозеф откидывается на бархатистую траву, и я следую его примеру. Он поворачивает голову вправо, коснувшись волосами моей щеки, и закрывает глаза. Я тоже закрываю глаза, и мы лежим рядом, как два надгробных изваяния, а по нашим лицам скользят быстрые тени несущихся по небу облаков.

Продавец купидонов

Неделю спустя

Софи

На небе разгорается заря, и я, держась под прикрытием тополей, поднимаюсь все выше по склону, но примерно в двадцати шагах от замка резко останавливаюсь. Впереди, прямо у входа в здание, стоит Жозеф.

В последнее время он был часто занят с мсье Маршаном, и я не видела его с того дня, который мы провели на реке, сидя рядом на траве и разговаривая о наших родителях, делясь самыми тягостными и сокровенными подробностями нашей жизни. Вот почему я пришла в замок сегодня утром в надежде застать его и пригласить снова прогуляться в лесу над рекой.

Жозеф расхаживает туда-сюда, приглаживая гладко уложенные и тщательно напудренные волосы, и я вижу его урывками. Его наряд безукоризнен, не в пример той одежде, которую я видела на нем раньше. На юноше кафтан цвета морской волны