Дельта чувств - Виктор Иванович Миронов

за ними. – Пожалуйста, приблизься ближе, любезная жена, не страшись своего биения сердца, приблизься совсем близко. Ты Матерь Бога, которая живёт миллионы лет. А я царь мира, но ты не думай больше об этом, чтобы не бояться. Царь – бог и человек, и мне даже счастливо показать себя человеком и быть уверенным, что одной своей стороной я такой же человек, как и все, и я не всегда могу вести себя только, как бог.

И Ханна, утончённая в своём деле, щёлкнула в воздухе тонкими искусными пальцами.

– Я вижу, что ты не боишься, – ответила женщина, – и не пугаешься собственных поступков, а покрываешь меня со спокойным изяществом. Многих мальчиков, когда они стоят перед царицей, покидает отвага… У тебя колени не подгибаются? Ты отличаешь жизнь от смерти?

– Моё происхождение благородно и божественно, и ты, к тому же, чувствуешь мой ответ на себе самой.

– Ты поистине писаный красавец. Моё Величество заметило это сразу, как только ты вошёл в меня, и я тому не удивляюсь, поскольку ты сын миловидной красавицы.

– Тебя любит тот, кто сам же и придаёт внешности красоту, кто благодаря своей красоте и ради своей красоты наделяет глаза жизнью и зрением. Красивых людей называют любимцами света. – Мильк благосклонно оглядывал Ханну. – Разве я не чудо, как красив, как светозарный бог, маменька?

– Но, прежде всего ты призван ради солнца, средоточия роднящих лучей, которые расходятся на три стороны – к красоте, к любви и к познанию истины. Эшмун познакомил меня с учением об изначальном, рождённом из пламени бога, прекрасного бога любви и света, имя которому «Блеск Первородный», и если ты сынок и супруг хочешь узнать средство достижения истины, то это – любовь.

– Способен на это не я. Способно на это только Величество, и оно делает это через меня. Я могу отнести себя к этой категории. Скоро я вознесусь Мощью с последними словами, в которых с самозабвенным восторгом предскажу будущее, а Община Знания поместит мой прах в амфору и запишет мои пророчества на память потомству. Но не жди, что с этими последними словами я испущу душу. Твой сын и супруг, вызванный тобою из чрева, этого не ожидает, так как это имеет отношение только к моей форме и плоти, но не к моему Величеству, которое в них пребывает. Величество моё осуществляется в частном, общая форма, которой до неузнаваемости видоизменяется так, что общепринятое знакомое становится незнакомым.

Говоря заученные слова, Мильк не глядел на супругу, но чувствовал, что Аштарет одобрительно кивает головой со своих высоких подушек. В ответ он услышал голос её изящной плоти:

– Мильк говорил дельные и достойные внимания слова.

Мильку ничего не оставалось, как продолжать говорить:

– Традиция культа солнечного Мелькарта осуществляется не иначе, как через меня: не иначе, как через единично-частное лицо, которое накладывает на народ печать божьего разума. И идёт этот традиционный образец из глубины древности, с которой культ нас связывает. А сам я, Мильк, от бога и принадлежу Величеству, а Величество свободно. И для жизни мой образец преисполняется свободой и не может быть ойкумены без моего дольного образца.

Ханна подняла брови, взглянула на супруга и стала аплодировать, похлопывая двумя пальцами одной руки по ладони другой.

– Ты слышишь, сынок? – заговорила она. – Твоё Величество очень одарено и рассудительно. И именно я призвала его, но Мать не уверена, сумеешь ли ты складно сопоставить вяжущий свой образец с достоинством небес у тоффета?

Мальчик вздрогнул.

«– Это известно», – сказал он бледнеющими губами. – Но моё Величество должно щадить себя и ныне нуждается в приятном и нежном общении.

– Мелькарт отверзнулся в бездну времени, никто не знает, когда полдень и никто не видит тени солнечных часов. У народа только одно утешение, что придёт спаситель и всё поправит! Может ли народ надеяться, что обновление традиционного единично-особенным ритуалом исключит подобную беду?

Царь-солнце произнёс слова:

– Эшмун даст ответ во благо царю-солнцу.

– Царь хорошо разбирается в богах человеческих. И ты должен всё испытать и узнать, ты должен, как золотоискатель, добывать из груды нелепиц крупицы истины, чтобы ты мог усовершенствовать учение о достопочтенном своём отце.

– Во время большого праздника дани, твоё Величество сидит в прекрасном Павильоне Присутствия, посланцы народов проходят мимо тебя нескончаемой вереницей с приношениями со всего мира. Точно так же сидит на холме Владыка Венцов, в прекрасном дворце посреди мира. Я навещаю отца и прохожу мимо его престола, и моё Величество беседует с его Величеством, так же, как сейчас его Величество беседует с тобой. И я докладываю Владыке Венцов о позднем, о старом и новом событии.

– Но ты отсрочил царь исполнение самого заветного своего желания о прекрасном дворце посреди мира.

– Нет, Мать благоприятного случая и счастливой находки, нет Мать и благословения, и благоденствия, получаемого и предоставленной жизнью людей. Вожатый и Устроитель, который ведёт людей извилистыми тропами войны, Гай Мельгард с надеждой оглядывается на Мосул Кале, подняв жезл. Даже мёртвых он ведёт по Лунному царству и управляет ими от имени Средины Земли.

Взгляд мальчика коснулся Ханны, она лежала перед ним, откинувшись назад и одновременно немного склонив к неприкрытому плечу свою прекрасную голову, и глядела наискось вверх, на расписной купольный потолок, с ненапряжённой улыбкой, как бы говорившей, что всего этого ей можно и не слушать. По необходимости обряда он вёл себя подобающим при храме образом. Показывал он это даже несколько подчёркнуто, так что у царицы, которая всегда всё подмечала, создалось впечатление, что испуг спохватившегося мальчика был всё – таки естественный.

– Известен ли он тебе, высочайший государь? – спросила царственная супруга.

– И да, и нет. Но Эбес, бог проделок, покровительствует ему. Между землёй и небом нет ничего, что препятствовало бы ему сделать своё дело… Я гадаю бесхитростно, скромно и честно, как уж положит на душу отец.

Мильк взглянул несколько смущённо на мать и супругу, и с лёгким поклоном извинился перед ней за то, что ему придётся покинуть ложе Объятий и сделать обход своих храмовых владений. Затем, сверкая влажными глазами, он сошёл с подушек и тронулся в путь.

Оказавшись один в коридорах адетона, Мильк чувствовал, как сердце сжалось невыразимой тревогой, хотя окружающая обстановка совсем не казалась мрачной в своей старинной, не тронутой временем обстановке. Весёлые огоньки плясали на огромных канделябрах. Пламя светочей озаряло залы до самых укромных уголков, вместе с темнотой изгоняя оттуда признаки страха, а возникавшее благодатное, радушное тепло располагало царя к бесконечному покою. В ярко освещённых рельефах стен не было ничего таинственного,