Босфорский поход Сталина - Сергей Захаревич

Бой, длившийся около 3 часов стоил французам 40 танков. Затем еще 2 часа «Хеншели» «утюжили» французскую пехоту.

Как стало известно позднее, аэродром штурмовиков оказался на пути ударной группы французов, пытавшихся из Мормаля нанести фланговый удар по механизированным частям немцев, продвигавшимся к Ла-Маншу. В результате действий II (Sch)/LG 2 ударная группа французов понесла тяжелейшие потери раньше, чем смогла добраться до танков и пехоты противника (29, с. 394–395].

Итак, каким же будет исход моделируемого нами боя за овладение рубежом обороны противника? Части РККА, понеся тяжелые потери, беспорядочно откатываются на исходные позиции.

Совершенно иначе обстояло дело с немецким блицкригом. «Там, где танки и мотопехота вермахта наталкивалась на ожесточенное сопротивление, в дело вступала штурмовая авиация Люфтваффе. По свидетельству фельдмаршала Кессельринга: «Было правилом, что штурмовая авиация расчищала путь для наступающих войск, прежде всего для танковых групп, действуя исключительно точно прямо перед ними на поле боя» [29, с. 52].

Идея немецкой «молниеносной войны» родилась от осознания необходимости налаживания взаимодействия в первую очередь между танками и другими родами войск.

Показательна следующая выдержка из книги генерала Гудери-ана «Воспоминания солдата»:

«К 1929 году я пришел к убеждению, что танки, действуя самостоятельно или совместно с пехотой, никогда не сумеют добиться решающей роли… Изучение военной истории, маневры, проводившиеся в Англии, и наш собственный опыт с макетами (а вовсе не пребывание в Казани. — С. 3.) укрепил и мое мнение в том, что танки только тогда сумеют проявить свою полную мощь, когда другие рода войск, на чью поддержку им неизбежно приходится опираться, будут иметь одинаковую с ними скорость и проходимость. В соединении, состоящем из всех родов войск, танки должны играть главенствующую роль, а остальные рода войск — действовать в их интересах. Поэтому необходимо не вводить танки в состав пехотных дивизий, а создавать танковые дивизии, которые включали бы все рода войск, обеспечивающие эффективные действия танков».

Вот как родилась немецкая танковая дивизия, а не «сама собой», как утверждает А. Исаев в «Антисуворове».

«В результате Англия (и СССР. — С.З.) отстала от Германии в развитии танковой тактики примерно на десять лет. Фельдмаршал лорд Уилсон Ливийский, описывая свою работу по боевой подготовке бронетанковой дивизии в Египте в 1939–1940 годах, говорит:

«В ходе боевой подготовки бронетанковой дивизии я неустанно подчеркивал необходимость тесного взаимодействия всех родов войск в бою. Нужно было выступить против пагубной теории (гвоздя «глубокой операции». — С.З.), получившей за последнее время широкое хождение и поддерживавшейся некоторыми штатскими авторами, согласно которой танковые части способны добиться победы без помощи других родов войск… Несостоятельность как этого, так и других подобных взглядов наших «ученых мужей» предвоенного периода прежде всего показали немцы» [42, с.10].

«В чем же была суть новшества? Создание организационной структуры, включающей танки, моторизованную пехоту, артиллерию, инженерные части и части связи, позволяло не только осуществлять прорыв обороны противника, но и развивать его вглубь, отрываясь от основной массы своих войск на десятки километров. Танковое соединение становилось в значительной мере автономным и самодостаточным» [33, с. 18–19].

Исаев в данном случае ошибается в главном — не создание механизма привело к организации системы, а организация системы — к созданию механизма. Формирование танковой дивизии было лишь «во-вторых», а «во-первых», повторимся — появилось осознание необходимости взаимодействия и четкое понимание тактических задач.

Третьим этапом явилось создание собственно стратегии этого самого блицкрига, (обратите внимание какое разительное отличие от теории «глубокой операции», там вначале выдумали стратегию, а потом кое-как подвязали к ней тактику).

А. Исаев допускает еще одну крупную ошибку. В его представлении «блицкриг» — некая смесь войны и политики, а в общем — никакого отличия от теории «глубокого прорыва».

«Теория блицкрига, разработанная немецкими военными теоретиками в межвоенный период, предусматривала достижение целей войны за счет разгрома армии противника до того, как противник сможет ее восстановить мобилизацией и формированием новых соединений» [33, с. 40].

Ничего подобного теория «блицкрига» не декларирует, автор просто «подгоняет» ее под события Отечественной войны для того, чтобы в конце, как обычно, сказать:

«Но на советской земле врагу «не отломилось» и что именно русские сыскали противоядие против немецкого «блица» (бросая плохообученных бойцов под танковые гусеницы и уповая на мороз и бездорожье). В действительности «молниеносная война» — конкретная военная разработка, впервые оформленная, как я уже отмечал выше, во Франции. В общих чертах «молниеносная война» состояла из следующих основных этапов:

— сначала авиация наносит массированный удар по расположенной на аэродромах авиации противника, а также по основным коммуникационным линиям;

— затем авиация переключается на районы основного сосредоточения войск противника;

— затем вдело вступают сухопутные войска — моторизованная пехота (которой в СССР перед войной также не было), танки и самоходная артиллерия, которые постоянно поддерживает штурмовая авиация;

— и уже только в самом конце в дело вступали пехота и полевая артиллерия (в обороне все обстояло наоборот — пехота принимала на себя основной удар).

Подобного четкого разделения ударных эшелонов (волн), взаимодействующих между собой и внутри себя, теория «Глубокого прорыва» не имела.

Поэтому именно «блицкриг», а вовсе не «глубокая операция» РККА, стал прообразом всех последующих послевоенных молниеносных войн, в том числе концепции «воздушно-наземной операции» вооруженных сил США.

Опять парадокс: теория Красной Армии, учитывающая, на первый взгляд, последние достижения техники, не предусматривает развитие новых форм борьбы, вызванных этими достижениями, а также не учитывает возможности столкновения с этими новыми формами, примененными противной стороной. Следовательно, теория «глубокой операции» — осовремененный пережиток прошлого. Поэтому-то русская пехота, также как и 100 лет назад, пытается под шквальным огнем взять противника в штыковой атаке «на ура», а немецкая пехота составляет всего лишь четвертый элемент наступательного боевого порядка.

Взаимодействие между силами и средствами в Красной Армии отсутствует, а нет его оттого, что нет осознания его необходимости. Рвущиеся через проволоку части рассматриваются как одушевленный таран, который сам знает, что ему в том или ином случае делать. Как писал Р. Гуль: «Таран ожил и сам пошел».

В «глубокой операции» слишком много стратегии и слишком мало тактики, подразумевается, что бойцы и командиры РККА изначально все могут и все.

Тем не менее слабости «глубокой операции» на первый взгляд не просматривались и выявить их предстояло уже в ходе реальных боевых действий. Тогда, в начале 1930-х, теория казалась идеальной и Сталин обрел, помимо плана подготовки страны к войне, еще и план подготовки к этой войне армии. Тем не менее теоретические изыскания на этом не прекратились.