Искупить кровью! - Роман Романович Кожухаров

Глубокий, с широкими отвесными краями, овраг наискось подходит к краю траншей. Теперь это на руку штрафникам. С левого бока танки так просто не сунутся. Справа – тоже проблемно. Перелесок заболочен. По топи танки и пехота не пройдут. Придется им в лоб лезть. С расчетом на это Аникин огневые точки и разместил. «Сорокапятку» попросту развернули, оставив на возвышении. Позиция идеальная, только грунт обкопать для маневренной стрельбы. Неподалеку, левее разместилось пулеметное гнездо. А справа – боец с противотанковым ружьем. Второй пулемет – ближе к блиндажу, на левый край. Оба гнезда Андрей приказал укрепить обломками бетонного дота.

XII

Пока Андрей у ротного получал ЦУ и пополнение принимал, трупы уже убрали. Теперь рота обживается. И в других взводах кипела работа. Готовились к бою. Аникин так и не успел узнать, кого Углищев назначил командирами в первый и второй взводы. Будет еще время, а сейчас главное – поесть побыстрее. «Черт с ним, с искуплением», – думал про себя Андрей, направляясь к блиндажу, где он оставил «старичков» наедине с едой и бидоном.

Специально не стал выводить их на построение. Пусть придут в себя после утренней атаки. Кто знает, чем закончится этот день? А они сегодня свою порцию дивизионного спирта заслужили. Аникин чувствовал жуткий голод. Он же, черт побери, даже не успел к каше с тушенкой приобщиться, которую Суровцев припер. Такое ощущение, точно вчера это все было. И лезвие ножа он в немца всадил будто в прошлой жизни.

Своих Андрей застал там же, где и оставил – на сухом пятачке блиндажа. Спали вповалку, мертвецким сном. Картина напоминала прямое попадание снаряда в блиндаж. Только вместо стопятидесятимиллиметрового «чемодана» угодил в штрафников первого взвода десятилитровый бидон со спиртом. Суровцев храпел за десятерых, откинув ногу так, что голенище сапога пристроилось в аккурат на Саранкиной щеке. Но тот находился в таком глубоком состоянии погружения в область морфея, что, даже несмотря на явно ощущаемое неудобство, не мог проснуться. Он в бессилии ворочался, бормоча что-то нечленораздельное и отбиваясь от кого-то во сне. Бодрствовали только двое – Карпа и Бесфамильный. Перед обоими, прямо на шинели спящего Кудельского, стояли котелки, щедро наполненные кашей и кусками мяса вперемешку с жиром. В руках оба держали железные кружки.

Ни в позах, ни в выражении лиц Карпы и Бесфамильного Андрей не нашел никаких изменений. Словно бы оставил их минуту назад.

– Товарищ командир… – радостным шепотом встретил Андрея Бесфамильный. – Давайте к нам. Червячка заморим.

Тут же выяснилось, что кое-какие позиционные коррективы за время отсутствия командира все-таки были внесены. Пока Аникин возился с вновь прибывшими, «старички» успели десятилитровую емкость уполовинить.

– Смотрю, вы времени зря не теряли… – без осуждения заметил Аникин, с трудом размещаясь между храпящими и сопящими подчиненными.

– Товарищ командир… – оправдывающимся тоном, несколько протяжнее обыкновенного выговорил Бесфамильный. Он уже протягивал Аникину ломоть хлеба и котелок с едой.

– Спирту… спирту сперва налей взводному… – учил его Крапа. – Вишь, намаялся товарищ командир…

Аникин сделал из котелка порядочный глоток. Словно жидкое пламя опалило его всего изнутри. И тут же следом горячий огонь разошелся по телу.

– Погоди, Карполин… – просипел Андрей. – Нам всем предстоит намаяться. Будите остальных… Готовимся к бою…

XIII

Саранка что-то кричал. Во весь голос. Андрей, прижавшись к брустверу, смотрел на него, как на кадры немого кино. У того напрягались лицевые и шейные мышцы. Но все равно ни черта не было слышно. Вой и рев расчертили, заполнили небо, обрываясь где-то там, впереди, несмолкающим грохотом. Грохот этот приближался. Как будто горная лавина стремительно неслась с вершины. А они, получается, стоят прямо у нее на пути. Андрею уже доводилось оказываться под «зонтиком» реактивных установок, но всякий раз залпы «катюш» звучали как будто впервые.

Земля и небо вздымаются и сворачиваются в трубу, и, кажется, сама смерть без остановки трубит в нее, оглушая все этим выворачивающим нутро ревом. Она ревет о конце всего, о тебе и твоем последнем миге.

Андрей всем телом чувствовал, как вздрагивает почва. Это очередной залп лег ровным квадратом где-то там, впереди. Это значит, поднялась и опала огромная толща мокрой, раскисшей земли, погребя под собой перекореженные груды железа и ошметки человеческого мяса. То, что миг назад было танками и пехотой врага. Это значит, что штрафникам – меньше работы. Простая арифметика. Только бы расчеты «катюш» не ошиблись. Слишком уж сильно дрожит земля после того, как вздымается очередной квадрат. Чего стоит напутать с цифрами расчетов. Или данные аэроразведки слишком приблизительные. Или чем там они руководствуются, черт их возьми. Простая арифметика.

Залпы вдруг стихают. Лавина замирает резко, у самой бровки позиций штрафной роты. Поначалу эта замена вопящего неба немой тишиной оглушает своей неестественностью. Но другой гул тут же заполняет освободившееся пространство звуков. Старчески кряхтящий и далекий, он приближается медленно, исходит откуда-то из самого нутра земли, вселяя необъяснимый страх.

Андрей осторожно выглядывает из-за бруствера окопа. Пространство между оврагом и перелеском покато прогибалось, а потом, метрах в пятистах, снова постепенно набирало вверх. Земля, вся перепаханная десятиминутной работой «катюш», будто бы выровнялась, сгладив бесчисленные балочки и канавы, которыми до того было иссечено все в окоеме обзора. Как скатерть на столе, по которой прошла заботливая рука хозяйки, избавляя ее от складок и морщин.

Подступы к полоске леса, заслоняющей справа вдаль линию горизонта, застил черный дым. Тяжелые клубы упирались в пасмурную хмарь низкого неба, расширялись, как медленно шевелящиеся смерчи, от нескольких черных бесформенных глыб. Издали эти глыбы напоминали обугленные стога сена. Горели, выбрасывая копоть и языки пламени, подбитые немецкие танки.

– Пять, товарищ командир… – обрадованно прошептал Саранка, высовываясь следом.

Андрей ничего не ответил. Радоваться нечему. «Катюши», выполнив свой фронт работ, наверняка уже снялись с позиций. Теперь надеяться не на кого.

Между тем неясный и лязгающий шум постепенно нарастал. Он стелился оттуда, старчески земляной, отзываясь внутри ноющей тоской. Это томительное мучение перед первым выстрелом набухало, словно огромный пузырь, наполненный страхом. Вот с Саранкиного лица схлынула волна скороспелого энтузиазма.

Источник шума вначале было не разобрать.

Но потом из задымленной, неподвижно слякотной массы земли отделились комья такого же грязно-серого цвета. Они словно выколупывались прямо из грязи и тут же начинали движение, стремительно вырастая в размерах.

Один из квадратных вдруг моргнул красно-оранжевым глазком и тут же окутался спереди облачком белого дыма. Другие лязгающие будто только и ждали сигнала. Один за другим изрыгнули пламя и дым. Спустя миг долетели глухие хлопки.

Свист летящего металла возник ниоткуда, прямо