Серенада для Нади. Забытая трагедия Второй мировой - Омер Зюльфю Ливанели

Но ответ оказался отрицательным.

Исмет-бей отклонил просьбу Эйнштейна и 14 ноября 1933 года отправил такое письмо:

Уважаемый профессор!

Я получил Ваше письмо с просьбой принять в Турции сорок профессоров и докторов, которые больше не могут продолжать научную и медицинскую деятельность в Германии ввиду политики ее правительства. Я также осведомлен, что эти господа согласны безвозмездно работать в учреждениях нашего правительства в течение года. Несмотря на всю привлекательность Вашего предложения, я не вижу возможности дать положительный ответ, учитывая законы и порядки нашей страны.

Уважаемый профессор, как Вам известно, на данный момент мы предоставили работу более сорока профессорам и докторам, большинство из которых обладают той же квалификацией и способностями и столкнулись с теми же политическими обстоятельствами. Данные профессора и доктора согласились работать в соответствии с действующими здесь законами и правилами.

В данных условиях мы стремимся найти деликатный способ построить коллектив из людей различного происхождения, культуры, говорящих на разных языках. По этой причине вынужден сообщить, что ввиду сложившихся обстоятельств мы не можем принять новых сотрудников.

Уважаемый профессор,

Выражаю свое сожаление в связи с тем, что не могу удовлетворить Вашу просьбу, уверяю Вас в своем искреннем уважении.

Казалось, этим письмом премьер-министр закрыл двери для немецких ученых, однако все сложилось иначе. В Турцию прибыли не сорок ученых, которых рекомендовал Эйнштейн, а сто девяносто. Сначала приезжали из Германии, после Аншлюса 1938 года – из Австрии, а после оккупации Чехословакии в 1939 году – из Праги.

Я сразу открыла новый документ на компьютере. Озаглавив его «Найти сведения», я под номером один напечатала «Аншлюс» и вернулась к распечаткам Керема.

В эти годы Турция оказала преследуемым большую помощь: многие ученые, как, например, проведший девять месяцев в концлагере стоматолог Альфред Канторович, обрели возможность начать новую жизнь в Стамбуле со своими семьями.

Что позволило этим людям приехать в Турцию, несмотря на отказ премьера и Совета министров? Некоторые источники связывали это решение с тогдашним президентом Мустафой Кемалем Ататюрком, который желал как можно скорее модернизировать Турцию. По мнению этих исследователей, Ататюрк вмешался и распахнул двери настежь.

Когда приехала первая группа ученых, именно Ататюрк пригласил их во дворец Долмабахче на прием в честь персидского шаха, где каждого приняли по отдельности. Альфред Канторович даже лечил шаху зубы, а офтальмолог Йозеф Игерсхаймер выписал ему рецепт на новые очки.

В текстах встречалось множество незнакомых мне терминов, и, чтобы разобраться, я смотрела их значения. Некоторые я вносила в файл «Найти сведения». Затем, прервав чтение, отправлялась в интернет.

Как я поняла, «Аншлюсом» называлось присоединение Австрии нацистской Германией. Священная Римская империя распалась в 1806 году, и Гитлер сделал первый шаг к мечте о воссоединении немецкой нации, аннексировав Австрию.

Чтобы получше разобраться в теме, я вкратце посмотрела исторические сведения: поскольку Турция не участвовала во Второй мировой войне, мы знали о ней мало, точнее говоря, знания ограничивались сюжетами голливудских фильмов.

На выборах, проходивших в Германии осенью 1932 года, победила Национал-социалистическая немецкая рабочая партия, которую возглавлял Гитлер. 30 января 1933 года он стал канцлером.

Отныне нацисты поставили цель истребить немецких евреев. Конечно, они были антисемитами и ранее, но с их приходом к власти преследования евреев значительно усилились. В результате многие евреи начали покидать страну.

Тут я почувствовала, как от нехватки сна у меня заболели глаза. День снова выдался очень длинным, я устала.

Также я начинала понимать, какую ошибку совершила, взвалив на Керема такую задачу. Даже мне здесь было сложно разобраться, откуда четырнадцатилетнему мальчику все это знать? Тем не менее, это раскрасило его жизнь. Я была уверена, что завтра он будет рисоваться в классе, рассказывая, что Эйнштейн писал Ататюрку. Скорее всего, этого не знал даже учитель.

Прежде чем уснуть, я подумала о моей бедной бабушке Айше. Она пережила трагедию, но никак это не показывала. Да и во многих турецких семьях хранили такое же молчание, о прошлом не говорили. Словно упоминание тех ужасных событий вернуло бы их назад…

Интересно, не из-за этой ли привычки в Турции почти по всем вопросам, во всех учреждениях предпочитают проблемы не решать, а замалчивать?

В этой стране привыкли игнорировать и не замечать почти все проблемы – от курдского вопроса[62] до бедности. Стоило кому-нибудь из оппозиции об этом заикнуться, как на него набрасывались, будто это он причина всех несчастий. Мыслящих инако зачастую принимали за врагов.

С молчаливого согласия общества было принято решение не рассказывать молодым поколениям о том, что произошло. Хорошо это или плохо, я не знаю. Нас воспитали так, что мы не испытывали ни к кому вражды. В этом был плюс, однако вместе с этим мы оказались ужасно невежественны относительно нашего прошлого.

Наверное, будь я близка с бабушкой Айше, она бы рассказала мне о пережитом, как бабушка Мари. Однако обеим пришлось скрывать, кто они на самом деле, жить под чужими именами.

Мысли путались и, проваливаясь в сон, я начала молиться об этих двух добрых женщинах. Не помню, завершила ли я молитву.

10

Проснувшись утром, я увидела, что уснула среди распечаток с ноутбуком рядом. Эти бумаги, эти сведения, эти вопросы заполонили всю мою жизнь. И сколько же всего я еще не знала, не понимала: Вагнер, Надя, шпионаж, убийство, бабушка Айше…

Вдруг я вспомнила про белый «рено». В последние дни я ни разу не видела тех трех сотрудников разведки. Интересно, почему? Уж не перестали ли они за мной следить? Может быть, брат их об этом попросил? Ректор тоже этой темы не касался, ничего не спрашивал. Как бы то ни было, эти мужчины от меня отстали. Возможно, все объяснялось тем, что расследованием занялся брат. Мог ли он установить за нами наблюдение?

Дело Максимилиана Вагнера, которое я увидела у него на столе, принесли ему в то утро или он с самого начала был в курсе? Однако, когда я позвонила ему из Шиле, мне совсем не показалось, что он что-то знал. Наоборот, он был очень удивлен.

События в моей жизни, вопросы, меня занимавшие, быстро сменяли друг друга, но оставались и повседневные дела. День снова начинался как обычно: надо было будить Керема, готовить завтрак и отправлять его в школу, ехать в университет…

В то утро я не нашла в себе силы приготовить что-то впечатляющее. Отчего-то я чувствовала себя подавленной. Суставы болели, не будь работы, я