Серенада для Нади. Забытая трагедия Второй мировой - Омер Зюльфю Ливанели

Поскольку я каждый день смотрела, чтобы он успевал на школьный автобус, Керем расслабился и не следил за временем, зная, что я в любом случае не дам ему опоздать. Он привык, что я бегаю за ним, причитая: «Давай, сынок, давай, уже поздно, на автобус опоздаешь!» Но в тот день он удивился: ведь я ничего такого не говорила.

Он неспеша завтракал, даже шутил. Через какое-то время он заметил странность и взглянул на свои часы «Касио» – подарок отца на день рождения. Тогда он нахмурился и внимательно посмотрел на меня. Я не подала виду и продолжала просматривать газету перед собой. Мне хотелось улыбнуться, но я сдерживалась. Керем все больше волновался, но говорить мне что-либо было ему невыгодно.

Он еще пару раз взглянул на часы, а затем спросил:

– Мам, какой сегодня день?

– Пятница, – ответила я, не поднимая голову от газеты. Затем с тем же видом спросила:

– А что?

– Ну, не выходной. У меня школа.

– Да, – рассеянно сказала я и перевернула страницу.

Он не находил себе места, а я наслаждалась, отыгрываясь за все эти годы. В конце концов он не выдержал и вскочил:

– Да что с тобой такое? Я опаздываю на автобус. Осталось две минуты.

– Вот как? Я не заметила.

Он побежал в прихожую и стал надевать куртку. Пытаясь вести себя как разгневанный мужчина, он выглядел еще бо́льшим ребенком. Какой он был еще милый мальчик. Я пошла к нему.

– Не нужно торопиться, – улыбнулась я. – Сегодня я тебя отвезу.

– Ты?

– Да.

Я подошла к окну и выглянула на улицу. Как я и ожидала, Ильяс уже приехал. Я подозвала Керема и указала на «Форд Фокус», стоящий у подъезда. Ильяс прислонился к машине и курил.

– Вот наша машина, а это шофер.

– Охрене-е-еть! – он тут же спохватился и прикрыл рот ладонью. – Я сейчас поеду в школу на машине с шофером, как мажоры?

– Да, – ответила я.

– Мама, а почему тебе в университете дали машину? Из-за Вагнера?

– Да!

– Он мне все больше и больше нравится!

У меня был для него еще один сюрприз, но я пока не могла сказать.

Мы вышли из дома и сели в машину. Предупредительный Ильяс открыл мне дверь. Керем, севший слева от меня, поглядывал на окна соседей, не смотрит ли кто. Ему все это очень нравилось. От прежнего несчастного выражения не осталось и следа. Он даже начал улыбаться, когда мы подъезжали к школе. Воспользовавшись ситуацией, я чмокнула его в щеку, прежде чем он вышел. Он не возражал, только сказал:

– Давай, пока!

Войдя в свой кабинет в университете, я занялась делами, которые копились вот уже столько дней. Просмотрела газеты – новостей, связанных с администрацией, требующих комментариев или опровержения, не было. А встречались они часто. Неукротимая страсть прессы к сенсациям то и дело становилась для нас головной болью. Еще одной причиной всех этих статей были личные обиды. Порочащие нас тексты часто заказывали отцы, чьи сыновья не сдали сессию, частные компании, не выигравшие тендер на услуги прачечной или парковку, соперники ректора, мечтающие занять его кресло, и люди, мстящие ему по политическим мотивам.

Позвонив авторам публикаций, мы приглашали их в университет и объясняли ситуацию, стараясь задобрить. А от особо упрямых требовали опровержения в судебном порядке. Однако судебных вопросов я не касалась, здесь мои полномочия заканчивались. Вот в чем состояла моя работа: мне ни в коем случае нельзя было пропускать газетные новости.

Закончив с делами, я пошла обедать в столовую. На самом деле я не была голодна, моей целью было увидеть Нермин-ханым. Эта полноватая приятная женщина средних лет никогда не пропускала обед. По профессии она была библиотекарь и в университете заведовала архивом. В тот день мне было очень важно ее увидеть.

Я не ошиблась. Мне удалось ее поймать, прежде чем она села есть. На мою удачу, она обратилась ко мне первая:

– О, Майя, дорогая! Где ты пропадала?

Мы, конечно же, пообедали вместе. Выждав подходящий момент, я рассказала, что к нам приехал гость и поэтому потребуются некоторые сведения.

– Профессор Вагнер?

– Да!

– Разумеется. У нас есть отдельная секция для иностранных преподавателей, работавших в университете. Приходи, когда нужно.

– Я могу зайти после обеда?

Она сидела с набитым ртом и потому помотала головой в знак согласия.

Спустя полчаса я оказалась в архиве, где хранились сотни тысяч папок. Нермин-ханым рассказала мне, что они открыли новый курс по сбору и классификации бумаг, новые документы создают сразу в цифровом формате и сейчас активно работают над оцифровкой архива.

– А архивы иностранных ученых уже оцифрованы?

– Нет, к сожалению, до них очередь еще не дошла. Ты не представляешь, сколько у нас документов.

Она провела меня мимо рядов специальных передвижных стеллажей:

– Вот, – указала она, – все, что тебе нужно, здесь. Извини, я оставлю тебя одну, у меня много дел.

Остаться одной мне было только на руку. Я принялась читать имена на папках.

Эрнст Рейтер, Фриц Ноймарк, Пауль Хиндемит, Альфред Браун, Рут Зелло, Роберт Анхеггер, Максимилиан Рубен, Эрнст Преториус, Рудольф Беллинг, Карл Эберт, Маргарете Шютте-Лихоцки, Юлиус Штерн, Бруно Таут, Ганс Бодлендер, Эдуард Цукмайер, Джордж Табори, Альфред Йоахим Фишер, Клеменс Хольцмайстер, Мартин Вагнер, Густав Эльснер, Эрна Экштайн и Эрнст Энгельберг… Список можно было продолжать бесконечно. Большинство ученых остались в Стамбуле, небольшая часть уехала в Анкару.

Я нашла архивную статью, в которой было сказано следующее:

Ученые, бежавшие в Турцию от нацистского режима, заложили фундамент Стамбульского университета. Швейцарский ученый Альберт Мальхе подготовил Университетскую реформу, которая была проведена в жизнь в 1933 году. В результате оставшийся с османских времен Дар уль-Фюнун[63] стал Стамбульским университетом.

На тот момент с образования Турецкой Республики прошло десять лет. Новое республиканское правительство, ориентировавшееся на западную систему, доверило немецким ученым обучение археологов, создание библиотек и образовательных программ в таких сферах, как медицина и право. Эти ученые вносили свой вклад также в области ботаники, геологии, химии, биохимии.

Сначала иностранцам разрешили вести занятия с помощью переводчика, но поставили условие, что за три года они выучат турецкий и смогут преподавать на этом языке.

Немецкие профессора получали зарплату в пять раз больше, чем их турецкие коллеги.

Как я узнала из статей, несмотря на пятикратную заработную плату, жить этим преподавателям было непросто. Турецкий давался тяжело; стамбульские греки и армяне, будучи антисемитами, поддерживали нацистов; Гитлер постоянно оказывал давление