Фау-2 - Роберт Харрис

ней, и пошла дальше — тонкая, прямая, почти бесплотная фигура в красном платье, неуверенно балансируя на высоких чёрных каблуках. Стены лестницы украшали портреты бюргеров XVIII века, их глаза провожали пару с явным неодобрением. На площадке стоял стол с римским бюстом. Она прошла мимо и поднялась выше, по узкой лестнице, на второй этаж. Распахнула дверь и жестом пригласила его войти.

В комнате горели свечи, создавая соблазнительный полумрак. Она включила верхний свет — и очарование рассеялось. Закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Её слегка трясло. Заметив, что он это увидел, она скрестила на груди худые обнажённые руки, будто пытаясь скрыть дрожь.

— Ну? Что дальше? Мы трахаемся или как?

Она выглядела такой юной — крошечной и дерзкой — что ему почти стало смешно.

— Нет, не беспокойся. Без обид, но я не хочу.

Его внезапно охватила усталость. И опьянение. Он подошёл к кровати и сел на край. Из соседней комнаты доносился скрип пружин, ритмичные удары изголовья о стену. Женский голос вскрикнул. Он закинул ноги на матрас и лёг во весь рост. Кровать была куда мягче, чем его койка в Схевенингене. Комната закружилась. Он закрыл глаза. Слышал, как девушка перемещается по комнате. Когда снова открыл их, она стояла над ним, направив в его горло кухонный нож.

— Если ты собираешься меня сдать, я лучше убью тебя сейчас — хоть одного грязного боша с собой заберу.

— Если бы собирался, уже давно бы это сделал. Убери нож.

Он вновь закрыл глаза. Чувствовал себя так же, как вечером перед налётом на Пенемюнде — оторванным от реальности, словно дрейфующим над глубокой холодной водой. Потом он услышал, как она отходит от кровати, как открывается и закрывается ящик.

— Сколько тебе лет?

Пауза.

— Восемнадцать.

— Что ты делала утром в лесу?

— Услышала ночью взрыв. Захотелось посмотреть, когда рассветёт.

— Зачем?

— Просто любопытно. Солдаты уже ушли.

Он открыл глаза и приподнялся на локте. Она стояла, прижавшись спиной к туалетному столику, и смотрела на него.

— Фемке, да? Это нидерландское имя?

Она не ответила.

— Ты, должно быть, очень уж любопытная, раз рискнула попасть под пулю. Не верю, что ты такая глупая. Не уверен, что вообще тебе верю.

Она нахмурилась и уставилась в пол.

Усталый, он перекатился на бок и опустил ноги на ковёр. Оглядел комнату — словно капсула времени из другого мира. Маленькое кресло, обитое розовой тканью. Розовые занавески. Обои в узор из розовых пуделей с бантиками — те скакали, играли, вставали на задние лапки. Он подошёл к платяному шкафу, открыл его и провёл рукой по платьям. На вешалке висел маленький жокейский пиджак. На полу шкафа аккуратно стояли девчачьи туфли, сапожки для верховой езды, балетные пуанты. Он закрыл дверцы, перешёл к комоду и начал открывать ящики — блузки, носки, нижнее бельё. Ящики остались открытыми. Он опустился на колени и заглянул под кровать. Пусто. Встал.

Он указал на туалетный столик:

— Отойди, пожалуйста.

Она колебалась. Он мягко положил руки ей на плечи и осторожно отодвинул в сторону. Она наблюдала, как он открыл ящик. Рядом с ножом и пачкой армейских презервативов («Vulkan Sanex»), аккуратно разложенные на листе газеты, лежали обгоревшие фрагменты двигателя ракеты Фау-2, каждый не больше кулака. Он сразу узнал детали: часть турбинного насоса, охлаждающее сопло камеры сгорания, запорный клапан от бака с алкоголем, ещё несколько элементов.

— И что ты, чёрт возьми, собиралась с этим делать?

— Мне было интересно.

— Да брось! Говори правду!

Она пожала плечами:

— Думала, может, кто-нибудь заплатит.

— Кто? Англичане? Они могут подбирать это хоть каждый день на улицах Лондона.

— А кто сказал, что я говорила про англичан?

— Ты в Сопротивлении, да?

Она отвела взгляд, не ответив.

— Они просят тебя подслушивать офицеров, когда те пьют? Постельные разговоры... И передавать, что услышала?

Из соседней комнаты донеслись учащённые удары изголовья о стену. Женский голос вскрикнул. Всё стихло. Боже, подумал он, во что мы превратились?

Он начал запихивать фрагменты ракеты в карманы.

— Я забираю это. Если тебя с этим поймают — расстрел, без вариантов.

— А тебе-то какое дело?

Он закрыл ящик. Его руки были покрыты копотью, карманы оттопырены.

— Что ты хочешь знать? — резко спросил он. — Я могу рассказать что-то действительно полезное. Например, ракета ненадёжна — сейчас у нас отказ примерно у одной из десяти. Но главная проблема — нехватка жидкого кислорода. Наш главный завод во Франции захвачен. В Германии семь заводов, производят по двести тонн в день — хватает лишь на двадцать пять запусков. Передай своим: если хотят остановить ракеты, пусть не тратят силы на бомбёжку стартовых площадок — пусть бьют по заводам жидкого кислорода и железным дорогам.

Она нахмурилась:

— Ты сумасшедший, что ли?

Он сделал шаг к двери, но она преградила путь:

— Если спустишься слишком быстро, будут подозрения.

— Ладно.

Он снова лёг на кровать. Она села в кресло. Пару минут оба молчали. К его удивлению, первой заговорила она:

— Мы все думали, Германия уже проиграла. А потом ракеты — ушли и снова вернулись. Что это значит? Вы снова побеждаете?

— Нет, мы проигрываем.

— Когда?

— Скоро. Возможно, в следующем году. Давно ты в Вассенаре?

— Три месяца.

— А до этого где была?

— В лагере. За кражу.

— Откуда ты?

— Гронинген.

— Это на севере?

Она кивнула.

— Есть шанс сбежать? Я бы достал машину. Ты могла бы спрятаться на заднем сиденье.

Он и сам понимал, насколько это нелепо.

Она покачала головой:

— Слишком далеко.

Из соседней комнаты послышались шаги. Хлопнула дверь. Чьи-то шаги удалялись по коридору.

— Мне стоит пойти к ней — проверить, в порядке ли она. А ты можешь уходить.

У двери он достал бумажник и отсчитал двести марок.

Она покачала головой:

— Заплати Ильзе.

— Нет, это тебе.

— Я же ничего не сделала.

Она открыла дверь.

Он в нерешительности задержался:

— Ну… удачи.

Он убрал деньги обратно в бумажник и спустился вниз.

12

Что можно сказать в пользу будильника Кэй — того самого, что она получила от матери в день, когда её призвали в женские ВВС, — так это то, что он ни разу не подвёл её, как бы крепко она ни спала. Его звон был пронзительный, дробящий, будто сверло вонзалось прямо в ухо. Она металась рукой по незнакомой поверхности, пытаясь его отключить. В блаженной тишине, которая наступила, она поднесла светящийся циферблат к лицу. Шесть тридцать.

Она упала обратно на тонкие подушки. Комната была совершенно тёмной. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить: она