Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

королем, особенно в первые семь лет своего канцлерства, была ужасно упорной. При этом не нужно считать, что Бисмарку каждый раз удавалось убедить короля в своей правоте – гораздо чаще Бисмарк его просто переигрывал, опережал, ставил в безвыходное положение. При этом сам Бисмарк часто бывал на грани нервного срыва – иной раз он помышлял о самоубийстве.

Также не нужно думать, что «гениальный» Бисмарк всегда был прав, а король не прав… Разве Вильгельм I был не прав, когда до последнего сопротивлялся принятию императорского титула в 1871 г.? В самом деле – это был конец старой доброй Пруссии, триумфальный, но конец… Пруссия, как и предполагал старый король, потерялась в новой Германии – сначала она потеряла самостоятельность, затем идентичность, а потом и перестала существовать. Последний большой спор между Бисмарком и королем имел место в 1879 г. из-за необходимости союза с Австро-Венгрией, к которой король испытывал устойчивую антипатию. После заключения этого союза Германия оказалась на тропинке, приведшей к Первой мировой войне. Если бы король смог настоять на своем, бисмарковская Германия существовала бы до сих пор… Также король оказался прав в вопросе с социал-демократами, которых он стремился сделать верными трону путем уступок и концессий. Линия Бисмарка в этом вопросе, если ее долго и упорно (по-прусски методично) продолжать, могла в принципе сделать из немецких социал-демократов со временем большевиков[255]…

Самым драматическим спором между Бисмарком и королем был спор в Никольсбурге в 1866 г., когда Бисмарк, угрожая самоубийством королю и генералитету, требовал умеренного обращения с побежденной Австро-Венгрией: никаких аннексий, никакого расширения военных целей войны, никаких оскорблений Габсбургов вступлением войск в Вену… Аполитичным моралистам легко проповедовать необходимость умеренности и человечности победителям в войну, но на деле реализовывать такую политику в новое время могли немногие. Среди самого яркого примера – Бисмарк, это редкое и драгоценное достижение[256].

В глубине души Бисмарк не был немецким националистом, он был прусским государственным деятелем. Для него политика объединения Германии была прусской политикой, если быть точным – побочным продуктом прусского соперничества с Австрией. Будучи уже прусским министр-президентом, Бисмарк и после 1866 г. часто, не сильно сомневаясь, ронял презрительные слова о «немецко-национальных мошенниках» (deutsch-nationale Schwindel). Во время одного из многочисленных споров с королем последний в сердцах сказал: «Вы ведете себя так, будто вы не немец». Он и не был немцем, он был пруссаком, только когда он заговаривал о Пруссии, в его голосе были сердечные тона. В одном частном письме он писал: «Только Богу известно, сколь долго еще будет существовать Пруссия. Если ее когда-нибудь не станет, мне будет очень жаль – видит Бог» (Gott wird wissen, wie lange Preußen bestehen soll. Aber leid ist mir᾽s sehr, wenn es aufhört; das weiß Gott)[257].

Был ли Бисмарк счастьем или несчастьем для Германии – об этом историки спорят до сих пор, ныне даже больше, чем прежде. Можно с определенностью сказать только одно – без него она развивалась бы по-другому, но вряд ли счастливо и безоблачно… Самый крупный немецкий историк поколения Бисмарка Фридрих Майнеке после 1945 г. писал: «В достижениях бисмарковской эпохи всегда было нечто такое, что балансировало между роковым и благим. В процессе дальнейшего развития роковое все более преобладало» (In der Leistung Bismarck war etwas, das auf der Grenze zwischen Heilvollem und Unheilvollem lag und in seiner weiteren Entwicklung immer mehr zum Unheilvollen hinüberwachsen sollte)[258]. Как и во внешней политике, во внутренней политике Бисмарк провел последовательно три войны: в 60-е годы в конституционном конфликте он противостоял либералам, в 70-е годы в культуркампфе против Центра, в 80-е годы с помощью «исключительного закона против социалистов» боролся с социал-демократами. Две последние войны он проиграл… Эти два поражения сильно отравили немецкую политику в последующем и, вероятно, более всего способствовали роковому (по словам Майнеке) развитию.

Негативный аспект бисмарковского наследия

Цитированный выше Мартин Грейффенхаген отмечал, что в отличие от западных демократий, которые подавали себя передовыми борцами за человеческие права, не важно, что за ними скрывались корыстные интересы, бисмарковский рейх не обладал, как уже отмечалось, ведущей государственной идеей. Немцам осталось только апеллировать к идее культурной общности, а отсутствие государственной идеи заменяли либо выдающимися экономическими успехами, либо национализмом, при этом идея культурного единства немцев увязывалась с социал-дарвинистскими и антисемитскими представлениями; либо эта замена происходила посредством «негативной интеграции», поисками врагов в социал-демократии, масонах, иезуитах, евреях, католиках[259]. В России такой государственной идеей было сформулированное графом Сергеем Семеновичем Уваровым триединство: «самодержавие, православие, народность». Если народные, национальные ценности в бисмарковском рейхе поощрялись, то ни длительной общенациональной монархической традицией, ни монотеизмом (как Россия) объединенная Германия не обладала.

Структурные проблемы бисмарковского государства были тесно связаны с исторической традицией. Бисмарковская конституция имела двойное дно: имперское правительство формально существовало, а на самом деле его не было. Бундесрат (союзный совет) состоял из представителей отдельных немецких государств, во главе его стоял канцлер – доверенное лицо кайзера. Очевидно, это разношерстное собрание не могло быть органом исполнительной власти, что Бисмарк сознательно и планировал. Таким образом, бундесрат с самого начала был фиговым листком для маскировки истинного хозяина – прусского правительства во главе с прусским министром-президентом, который по традиции обязательно был канцлером рейха.

Вместе с тем отдельные немецкие монархии, входившие в Германию, долго сохраняли свое своеобразие. Так, до образования единого государства в 1871 г. на территории Германии действовало 33 эмиссионных банка; только после принятия закона 1875 г. они были поставлены под контроль рейхсканцлера, сохранив при этом право выпуска собственных денежных знаков. Эти знаки не принимались к уплате за пределами деятельности данного конкретного банка, спрос на них по мере роста общегерманского оборота, падал, в конце концов выпуск этих знаков прекратился вовсе, оставив рейхсмарку единственной денежной единицей.

Канцлер был подотчетен не рейхстагу, а лично кайзеру, в персональном союзе с которым он и правил. По существу, истинным регентом был не кайзер, а канцлер. Бисмарк создал пост канцлера для себя – это было далеко идущей исторической ошибкой с весьма болезненными последствиями. Удачно выразился один немецкий журналист XIX в., который сказал, что ни одна страна мира не может рассчитывать на то, что будет иметь такого политика, как Бисмарк, чаще, чем раз в сто лет. Уже одно то, что Бисмарк был единственным человеком, который действительно разбирался в созданной им безумно сложной и тонкой системе европейских сдержек и противовесов, говорит о многом; также невозможно было воспроизвести его непререкаемый политический авторитет – ни один из последующих