Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

Рейхстаг избирался на основании всеобщего, равного и прямого избирательного права; созывать, распускать, закрывать рейхстаг мог только кайзер. В принципе править против воли рейхстага было трудно. Интересно, что избирательная система в Германии была довольно демократичной: в 1912 г. в Германии избирало 19 % населения, в Англии – 12 %, в США – 19 %[260]. Что касается Пруссии, то там продолжала функционировать трехклассная избирательная система, которая в Пруссии никого особенно не возмущала, хотя в соответствии с ней одну треть депутатов избирало 3 %, другую треть – 12 %, а еще одну – 85 % избирателей. Трехклассная прусская избирательная система была полностью пережитком феодализма в современном обществе, которое в целом представляла собой Германия. Смешно, но Густав Крупп как немец был в политическом плане равноправен со своими рабочими, а как пруссак имел больший электоральный вес, чем все его рабочие…[261]

В рейхстаге разрешалось говорить что угодно, это не возбранялось, но реальными рычагами воздействия на власть рейхстаг не обладал. Единственное средство, данное рейхстагу, – отклонение бюджета после прецедента с конституционным конфликтом, превратилось в ничто. Хотя либералы имели большой вес в рейхстаге, это почти ничего не значило. Ради справедливости надо отметить, что Бисмарк в 1877 г. хотел включить в правительство кроме уже пребывавшего там национал-либерала Фалька лидера национал-либеральной партии Бенигсена, но правление партии, не удовлетворившись этим, пожелало иметь еще одного министра, что в условиях тогдашней Германии было невозможно: это было бы чуть ли не свидетельством перехода страны к парламентской демократии. Таким образом, либералы сами упустили хороший шанс в 1877 г., пожелав слишком многого.

Носителями мифа политической демократии и сторонниками либерализма были прогрессисты, свободомыслящие, которые остались верны идеям 1848 г. и не последовали за национал-либералами в их развитии к авторитаризму и консервативному национализму и империализму. Постепенно в процессе развития рейха старый союз либералов и националистов распался, а либеральный национализм начал все более трансформироваться в авторитарный национализм, от которого было уже недалеко и до нацистского мифа нации. И в бисмарковские времена, и в вильгельмовской Германии имела место крайне правая националистическая оппозиция в виде «Христианско-социального движения» во главе с Адольфом Штекером, «Флоттенферайна», «Пангерманского союза»; но они не были парламентскими партиями и предпочитали заниматься безответственной агитацией. Пангерманисты, Адольф Штекер, Рихард Вагнер и другие представители консервативной оппозиции делали в своей агитации упор на антисемитизм, обвиняя Бисмарка в том, что он со своей либеральной политикой привлек в рейх тысячи евреев с Востока и выдал Германию с головой этим «махинаторам». Самому же Бисмарку шовинизм был чужд. Он очень ценил некоторые положительные качества французов или русских. Совершенно чужд был Бисмарку и антисемитизм, который в его время был непременной составной частью европейского культурного стереотипа. Даже еврейское преобладание в финансовой сфере не воспринималось Бисмарком как обычно это воспринимается… Бисмарк отмечал, что «в 1866 г. Блейхредер предоставил в мое распоряжение необходимые деньги для ведения войны. То, при каких обстоятельствах он это сделал – я был одинаково близок в этот момент и к виселице, и к трону – с моей стороны вызывает глубокую благодарность»[262].

В историографии прочно утвердилось мнение о Бисмарке как о консервативном политике, но это не значит, что Бисмарк правил против либеральной буржуазии, действуя исключительно в интересах юнкерства, нет. Своим идеалом он почитал существование в стране двух крупных партий – либеральной и консервативной, задачей же правительства – играть на этом противостоянии, искать компромиссы, пути к сотрудничеству этих сил. Бисмарку это делать удавалось, но его преемники, никем и ничем не контролируемые, ударились в авантюры, заведшие страну в конце концов на край гибели. Если в Англии всесилие палаты общин воспитывало готовность к сотрудничеству, согласию различных партий и классов общества, то в Германии бессилие рейхстага исключало какой-либо парламентаризм и воспитывало аполитичность. Вильгельм II отчасти был прав, когда заметил уже в изгнании в Голландии: «Немецкий народ – это самый аполитичный народ мира. В моих же жилах течет английская кровь, поэтому я кое-что смыслю в политике»[263]. Думаю, ясно, в какой части высказывания Вильгельм II был прав. Кайзеру вторил позднее Эрнст Юнгер: «Нам, немцам от рождения свойственна неспособность к политике»[264].

Ко всему прочему, Бисмарк затеял вредную, беспочвенную и ведущую к расширению и углублению идеологического противостояния борьбу против католического Центра, эта борьба вовсе не носила конфессиональный характер, но и в политической сфере не принесла ничего позитивного. Бисмарк опасался, что римская курия, утеряв власть в Италии, будет пытаться компенсировать это усилением позиции в Германии. На Бисмарка произвел впечатление быстрый рост католического обновленческого движения. Наднациональный и надгосударственный политический католицизм действовал на Бисмарка так же, как на западный мир в ХХ в. действовал Коминтерн. Бисмарк был против католической партии, так как она ориентировалась на нечто иное, чем государство, национальное единение; ему казалось, что католическая церковь нагнетает напряженность в польских католических районах. «Железный канцлер» перенял тезис Трейчке, что победа 1871 г. была победой протестантских сил.

Крайний консерватизм и даже ригидность папы Пия IX, чей понтификат длился с 1846 до 1878 г., способствовал усилению напряженности между Римом и немецкими католиками, именно немецкие католики наиболее рьяно выступали против догмата о непогрешимости папы в 1870 г. Выразителем этих мыслей был Йозеф Игнац фон Дёллингер (1799–1890), который сочетал в себе яркие способности ученого и проницательность политика. Он сформулировал в 1848 г. идею церкви, которая не была бы ни инструментом государства (как это произошло в Австрии и происходило с лютеранами в Пруссии), ни орудием бюрократического аппарата. Дёллингер пришел к убеждению, что крепнувший абсолютизм папы ведет к ультрамонтанству и угрожает независимости немецкой церкви. Получив приказ подчиниться декрету о непогрешимости папы, Дёллингер отказался пойти против собственной совести и подвергся отлучению, что глубоко взволновало немецкую католическую церковь и сподвигло ряд представителей духовенства присоединиться к Дёллингеру в его духовном изгнании. Подобный раскол нанес бы немецкому католичеству еще более значительный урон, если бы не бисмарковский культуркампф (Kulturkampf)[265]. Последний представлял собой серию мероприятий правительства Отто фон Бисмарка в Германии в начале 1870-х гг. против католической церкви. Бисмарк считал католическую церковь надгосударственной силой, особенно большое его недоверие вызывал политический католицизм и партия Центра. Практической пользы политические ограничения на немецких католиков не имели и в 80-х гг. остались в силе лишь законы 1875 г. о гражданском браке и об изгнании иезуитов.

В конечном счете от «Культуркампфа» ничего не осталось, кроме запрета на деятельность иезуитов, гражданского права и светского надзора за школами, что вызвало воодушевление у либералов. Бессмысленным и большей частью