Расколотая корона - Виктория Холт

в голову, что с улучшившимися перспективами Иоанна можно будет заключить и более выгодный брак. Так часто случалось, что эти помолвки ничем не кончались. Детей обручали еще в колыбели, и неудивительно, что, пока они росли, происходили события, мешавшие их браку.

Иоанн снова стал свободной фигурой в политическом торге, и его отец будет начеку в ожидании более выгодного предложения.

А теперь — в Кентербери.

Король наблюдал за сыном, пока они ехали. Слишком красив, все еще немного обидчив. И как он настаивал на том, чтобы его оммаж был принят. Почему? Неужели он и вправду осознал всю глупость своих поступков?

Он с удивлением обнаружил в себе нежность к своей семье. Ему хотелось бы иметь кроткую жену — Алису, конечно, — и выводок сыновей и дочерей, которые бы им восхищались, любили его и думали лишь о том, как ему служить. Неужели это было слишком много? Естественно, что отцы и сыновья должны трудиться вместе.

Что-то в семье пошло не так. По необходимости ему приходилось надолго отлучаться, а Алиенора… Все опять сводилось к Алиеноре. Большая ошибка, что он вообще на ней женился. Но так ли это? А как же Аквитания? Она была самой богатой наследницей в Европе, и считалось, что ему повезло ее заполучить.

Если он с ней разведется, то потеряет Аквитанию. Отрезвляющая мысль.

Но сейчас было не время думать об этом.

Они приближались к Кентербери.

— Смотри, сын мой, перед нами башня и шпили собора. Я не могу смотреть на него без душевного трепета.

— Это и неудивительно, отец, — ответил Генрих Молодой, — учитывая, что там произошло.

— Мне радостно, что я примирился с Томасом Бекетом. Мы теперь друзья, как и в начале наших отношений. Мы с тобой тоже друзья, сын мой. Наша сила — в нашем единстве. Всегда помни об этом. Я хочу, чтобы это знал ты и знала вся Англия. Вот почему я собираюсь объявить, что мы с тобой принесли друг другу клятву верности. Кто посмеет пойти против нас, когда мы стоим вместе?

— Все знают, что мы друзья, отец.

— Те, кто близок к нам, да… но я хочу, чтобы знали все, поэтому я сделаю публичное заявление, чтобы ни у кого не осталось сомнений.

— Что вы имеете в виду, отец?

— Не бойся, сын мой, ты увидишь.

***

Генрих увидел.

Король провел некоторое время с новым архиепископом и остался им доволен.

Он сказал архиепископу, что желает, чтобы тот созвал всех епископов в Вестминстер, и сам он должен их сопровождать. Он прикажет всем рыцарям и баронам присутствовать, ибо ему нужно сообщить им нечто важное.

— Что это за совет, отец? — спросил Генрих Молодой.

— Увидишь в свое время, — был ему ответ.

Там, в зале дворца, король и его сын сидели бок о бок на помосте, и Генрих-старший обратился к собравшимся.

Он созвал их не просто так.

— Вы видите меня здесь с моим сыном, — сказал он, — и видите, что между нами царит согласие. Вы прекрасно знаете, что еще совсем недавно положение было совсем иным. Но у меня для вас превосходные новости. Сын мой, король Генрих, пришел ко мне в Бюре и со слезами и в великом волнении смиренно молил о пощаде. Он просил меня простить его за то, что он сделал мне до, во время и после войны. Со всем смирением он умолял, чтобы я, его отец, принял его оммаж и клятву верности, заявляя, что не поверит в мое прощение, если я этого не сделаю. Я был тронут. Моя жалость была велика, ибо я видел, как он раскаивается, так унижаясь предо мной. Я отбросил былые обиды и позволил ему принести мне оммаж. На святых мощах он поклялся, что будет хранить мне верность против всех людей и следовать моему совету, и что он устроит свой двор и все свое государство по моему наставлению, и отныне во всем.

Молодой король почувствовал, как в нем вскипело яростное негодование. Да, он обещал это, но то, что отец устроил это публичное объявление, было унизительно до крайности.

Он привел его сюда, чтобы главные люди королевства знали: хотя он и носит титул короля, в Англии есть лишь один король, и каждый из них — включая его сына — его подданный.

Его негодование вспыхнуло. Ему хотелось вскочить и крикнуть, что он молил отца принять оммаж не из желания служить, а из страха перед тем, что с ним может случиться, если он не сделает такого заявления.

Он не станет терпеть такое обращение. Он дал клятву, но он будет ждать своего часа.

***

Король чувствовал, что в Англии хорошо. Он всегда будет прежде всего королем Англии, и эта земля была для него важнее любой другой, хотя он родился и вырос в Анжу. Потерять Англию было бы величайшей бедой, какая только могла постигнуть потомка Завоевателя. Этой опасности не было бы, если бы не приходилось защищать его столь далекие земли.

Он держал Генриха Молодого при себе, пытаясь завоевать его любовь. Ему было жаль юношу, и, несмотря на все подозрения, он хотел быть ему настоящим отцом. Он начинал понимать, что даже король не может приказать себя любить. Он пытался объяснить, почему сделал это публичное заявление об оммаже Генриха. Не для того, чтобы унизить его. А чтобы показать народу, что они поклялись быть друзьями.

— Разве было недостаточно, — спросил Генрих Молодой, — что я дал вам свою клятву?

— Было лучше, чтобы все знали, что ты дал мне свою клятву.

— Я чувствовал себя униженным.

— Никогда не чувствуй себя униженным, исполняя свой долг перед отцом. Гордись, что у тебя хватило мужества признать свою вину, и радуйся, что у твоего отца хватило великодушия простить тебя и снова принять в свое сердце.

Он сажал сына рядом с собой за столом и ставил рядом в бою. Он бы и спать уложил юношу в своей опочивальне, не будь Генрих женат, да и сам он нередко предпочитал другую соседку по постели.

Алиса, милая, нежная Алиса! Она менялась; ее тело наливалось соками, пока из девочки она превращалась в женщину.

Однажды, когда он навестил ее, она сообщила ему тревожную весть.

— Милорд, — сказала она, — мне кажется, я ношу вашего ребенка.

Его охватила смесь ужаса и удовольствия. Теперь нужно было что-то делать. Но что? Как он