Книжный магазин в Мейфэре - Элиза Найт

такой же мокрой и липкой, как мой малыш. Для чего мне жить? Неудачный брак; карьера, которая дышит на ладан; неминуемая нищета… А теперь и самое страшное: ребенок, о котором я так страстно мечтала, вырван из моего чрева.

Я горько засмеялась. Мои глаза закрылись, но я еще успела увидеть шокированный взгляд Прода.

– Почему ты смеешься?

Я поведала ему, что жизнь, эта печальная жизнь, – всего лишь дурацкая шутка. Я с криком пришла в мир и не собираюсь покидать его, не посмеявшись вдоволь. Я не сдамся, не продемонстрировав напоследок свое упрямство.

– Нэнси, – Прод снова встряхнул меня, и мои глаза открылись. – Не спи. Ты каталась на велосипеде? Прыгала? Бегала?

Я прищурилась и снова горько рассмеялась.

– Ты действительно думаешь, что я могла делать это? Нет, я тут ни при чем. Это знак от Бога: он не хочет доверять нам ребенка. Ты не способен его обеспечить. Нам не суждено иметь крепкую семью. Мы не созданы для… счастья. Это слово чуть не соскользнуло с кончика моего языка, но я не могла настолько открыться. Это означало бы отдать слишком много, а я уже и так почти всю себя раздала по частям.

Прод всегда делал все, что ему заблагорассудится и когда ему заблагорассудится, а я вечно оставалась одна.

– Ты ведь не это имеешь в виду… Ты… – он сглотнул. – Тебе нехорошо.

– Я имею в виду каждое проклятое слово, – прошипела я.

Прод отпрянул.

– Я подожду доктора внизу, – пробормотал он.

Я была слишком слаба, чтобы что-то ответить. Боясь шевельнуться, я лежала в луже крови, которая все сочилась и сочилась.

Может быть, еще не все кончено? Вдруг доктор сумеет спасти нашего малыша? Я знала, что это ложь, но у меня оставалось лишь это слабое утешение. Ноябрь 1938 года

С самого рождения Диана имела всё. И как человек, который никогда ни в чем не нуждался, она с легкостью отказывалась от того, чего страстно желали другие, и даже выставляла это напоказ.

У нее был богатый красивый муж, который любил ее, – она развелась с ним.

В ее утробе рос ребенок – она сделала аборт.

А теперь у нее снова появились и муж, и ребенок, правда и то и другое до определенного часа хранилось в тайне.

Мне казалось, прошло достаточно времени, чтобы я перестала ощущать боль от своей утраты, тоску по всему тому, что имеет Диана. И все же здесь, в ее спальне в английском загородном доме, где она жила с Людоедом, я стояла среди остальных Митфордов, притворяющихся ошеломленными, глядела на спящего у нее на руках младенца и чувствовала, что сердце мое ноет, а внутренности болят так же, как в тот день, когда мой ребенок истек кровью. Откинувшаяся на шелковые подушки, в белоснежном пеньюаре, Диана выглядела прелестной и невинной. На щеках – идеальный румянец, губы едва тронуты розовым. Золотистые волосы уложены безупречными волнами, словно перед нашим визитом ее посетил парикмахер. Не исключено, что так оно и было.

Не всех Диана посвятила в свой секрет, однако некоторые из нас догадывались. Но мы не знали, что она вышла замуж за этого гнусного типа, который сейчас стоял рядом, с видом собственника положив лапу на ее плечо. Уже несколько дней газеты кричали о том, что два года назад Диана тайно вышла за Освальда Мосли в Германии. Я содрогнулась при мысли, что их свидетелем был Гитлер. Гитлер. Она словно отхлестала нас всех по щекам.

Диана предала свою страну. Однако никто не говорил об этом вслух. Даже Па, который с трудом подавлял свой гнев. Интересно, визит к ней не превращает ли в предателей и нас?

Глядя на морщинистое личико сына Дианы, очень похожего на отца, я не испытывала ни малейшего желания взять его на руки.

Юнити, вернувшаяся из Германии ради этого счастливого события, торжествовала и кривила губы в удовлетворенной улыбке. Еще один фашист для их общего дела.

Ма казалась довольной. Дебора захлебывалась от восторга над малышом и восхищалась тем, как превосходно выглядит Диана, родившая всего два дня назад.

Том стоял с благодушным видом: то ли он знал все раньше, то ли ему все равно.

Джессика на воссоединении семьи отсутствовала – она уже давно, образно говоря, покинула корабль. Я понимала, что ей было бы сейчас столь же невыносимо, сколь и мне. Правда, я никогда не держала на руках своего ребенка, не кормила и не укачивала, напевая те песни, которые когда-то пела нам няня Блор.

Ходили слухи, что Джессика и Эсмонд собираются сбежать от нас как можно дальше – в Америку. Но разве можно верить слухам?

Прод отказался прийти, отдалившись и от меня, и от нашей общей утраты.

Сейчас, среди улыбок и веселой суматохи, я жалела, что не последовала его примеру. Я с трудом дышала. Все эмоции, которые я сдерживала месяцами, готовы были вырваться наружу, прилюдно истекая кровью.

Но я заставила себя остаться и продолжила фальшиво улыбаться. Когда я повернулась, чтобы уходить, Диана окликнула меня.

Другие члены семьи вместе с Людоедом вышли из комнаты, оставив меня наедине с сестрой и ее третьим сыном.

– У меня не было случая сказать тебе, как я сожалею о твоем досадном инциденте, – произнесла Диана. – Я действительно очень сильно расстроилась.

Я поджала губы, стараясь удержаться от резкого ответа. Назвать потерю малыша досадным инцидентом!

– Я знаю, как сильно вы с Питером хотели ребенка, – она с улыбкой взглянула на собственное дитя.

Но это было гораздо больше, нежели просто улыбка. Улыбку я приняла бы легче, чем этот уверенный, полный самодовольства взгляд. Будто она победитель, завоевавший весь мир! Впрочем, так и есть, не правда ли? Трое сыновей и один потерянный – по ее собственному выбору – ребенок.

Мне же выбора не предоставили.

Все, к чему стремилась Диана, теперь принадлежало ей. Освальд Мосли, которого она преследовала так же упорно, как моя собачка Дотти – белок на Бломфилд-роуд, навеки стал ее собственностью.

– Почему ты держала все в секрете – свой брак, своего малыша? – спросила я.

Диана резко взглянула на меня:

– Это было секретом только для тех, кто не знал.

Я разозлилась – она подчеркнула, что я и есть одна из тех, кто оставался в неведении. Нам с Джессикой приходилось довольствоваться слухами.

– Я не хотела тебя огорчить, – ровно проговорила Диана, будто это самая очевидная вещь на свете.

– А как насчет Джессики?

– Джессика беспокоится только о себе. С какой стати я должна беспокоиться о ней? – холодно осведомилась Диана, вздернув подбородок; ее голубые глаза сверкнули льдом. – Жестокие вещи