Личный тать Его Величества - Николай Александрович Стародымов

…Не любила Вязьма нового царя Дмитрия Ивановича. Сильно не любила.

Однако затишилась поначалу. Конечно, шушукались местные дворяне, да дети боярские, да представители духовенства, всякие гадости поганые про него шёпотом передавали… При малейшей возможности многие пошли бы едва не за любым предводителем, объявись таковой, против воссевшего на царский трон Самозванца. Ждали вожака, выжидали какого-то события, которое бы всколыхнуло массы, объединило бы их…

А пока этого не случилось, с мстительным удовольствием косточки перемывали – что самому царю, что его невесте-латинянке.

Говорили, что человек, копьями польских гусар да саблями казаков вознесённый на кремлёвский престол, – не истинно сын грозного царя Иоанна, а самозванец, гуляка и игрок, монах-расстрига Гришка Отрепьев, сынок убитого в пьяной драке стрелецкого сотника.

Говорили, что, сбежав в Литву, он веру православную продал за помощь короля Сигизмунда. И что теперь он не то арианской веры, не то католической… И что обещал Папе Римскому, что приведёт православную Русь в подчинение ему, насадив повсеместно ксёндзов и кардиналов.

Говорили, что царёва невеста послужила кралей-полюбовницей короля Сигизмунда, и что это у иноземных монархов обычай такой ведётся – как прискучит ему краля, он её за подданного какого замуж выдаёт, и приданное щедрое от казны выделяет. Соответственно, вся помощь самозваному «царевичу» от Речи Посполитой тем и объясняется – это королевское пожалование жениху за порченную невесту. А также показатель того, что Сигизмунд московского царя считает своим холопом, коль подстилку свою ему жалует.

Говорили, что тесть самозваного царя, граф Ежи Мнишек, – вор редких аппетитов, что он, будучи старостой королевских владений, обворовывает своего сюзерена безбожно, что королевская ревизия выявила баснословные недоимки… И от сурового суда и строгого приговора уберегло Мнишека только обещание покрыть все долги за счёт московской казны.

Говорили, что за неполный год царствования Лжедмитрий вычерпал московскую скарбницу до дна, что обложил святые православные монастыри дополнительным побором, что потребовал от всех богатых домов России, в частности, от прикамских солепромышленников Строгановых, щедрую мзду. Что вверг государственную казну в немыслимые долги, покрыть которые уже попросту не в силах. А ещё говорили, что все собираемые по царству богатства, едва оказавшись в Кремле, тут же возами отправляются в Литву, лично пану Мнишеку – серебро сундуками, золото ларцами, жемчуга пудами, меха сороками.

Говорили, что новый царь не столько делами занимается державными, сколько бражничает и распутничает. Что каждую ночь ему приводят красивых женщин – жён боярских, дев невинных, монашек и послушниц показистее… И это помимо того, что сильничает царевну Ксению, любимую дочь убитых по приказу Лжедмитрия несчастных царя и царицы Годуновых… О том, что Борис Фёдорович умер не своей смертью, а враги ему зелья в пищу подсыпали, тоже говорили.

Говорили, что новый царь отгородился от духа русского иноземными наёмниками, что стрельцов от себя отодвинул… И люда де московского сторонится, укрывшись от народа в новом дворце, у ворот которого медные львы огнедышащие стоят заморскими мастерами изготовленные…

Да что там! Много чего поганого колоколили о новоявленном государе. И верили в эти слухи! Прежде всего, потому, что в гадости про нелюбого правителя всегда приятно верить; а потом, в косвенных признаках видели подтверждение слышанному. Налоги-то и в самом деле подросли; и в местных монастырях – что Иоанно-Предтеченском, что в древнем Свято-Троицком – казна в долг денег взяла…

Опять же, из казачьих земель слухи доходили тревожные. Издавна повелось, что московская казна отсылала донцам-молодцам толику серебра, да пороху, да свинца на пули, да водки… Чтобы боронили они рубежи царства, а сами бы на них не покушались. А теперь эти поставки прекратились. Тут уже не только близкий Дон, но и далёкий Гребень с Яиком заволновались.

…Всё, абсолютно всё сейчас толковалось против царя Дмитрия!

А главное – вдруг стало ясно, что всё больше появляется в царстве территорий, где крамолу на него можно говорить безбоязненно – ибо всё меньше здесь находится людей, готовых написать ябеду на распространителей слухов. Да и сила, которая бы за лже-царя вступалась бы, постепенно истаивала.

Встреча Марины

Люди, веря, что новый правитель окажется лучше, охотно восстают против старого, но вскоре на опыте убеждаются, что обманулись, ибо новый правитель всегда оказывается хуже старого.

Макиавелли

Однако слухи – слухами, а волю государеву исполнять нужно!

Государево повеление предписывало на территории уезда тракт, по которому проследует поезд с царёвой невестой, привести в порядок. И встречу организовать подобающую.

На Руси иноземцев всегда привечали. Русский человек сам станет голодать, но стол гостю накроет, последнее отдаст, но к его приезду новую одёжу справит (или хотя бы старую перелицует), невесть как исхитрится, но свою убогость попытается прикрыть внешним блеском и жизнь свою красным ликом показать.

Как бы ни относились вязьмичи к царю Дмитрию и его невесте, а только перед иноземцами лицом в грязь ударить не хотелось. Гордость не позволяла!

За работу взялись споро. Даже подневольные крепостные крестьяне трудились на совесть. Хотя уж им-то, казалось бы, всё едино!

Мосты, в том числе и главный, через речушку Вязьму, подновили, дороги отремонтировали, а кое-где и досками выстлали, ограды вдоль улиц, по которым поезд проследует, поправили, а кое-где и заменили, каменные стены побелили… И всё – из городской казны. Москва вроде как обещала затраты компенсировать, да только не особо в это верилось.

Ситуация усугублялась тем, что в Вязьме Марине предстояло заночевать. Соответственно, для будущей царицы и её многочисленных приближённых готовились опочивальни.

О том, чтобы в городе разместить всех, кто следовал в колымажном поезде, не могло идти и речи. Он оказался невероятно огромным. Из Литвы на Москву двигалось неисчислимое количество карет, набитых людьми повозок, тяжело гружённых поклажей возов. Да сотни и сотни верховых латников… Да сотни и сотни пешего войска… Да высокородные шляхтичи с боевыми дружинами… Да казаки… Да собственно невестина свита… Да коморные девки, которых по-иноземному называли фрейлинами… Да католические священники, нунции Папы Римского, в основном иезуиты… Да сопровождавшие поезд посланцы царя Дмитрия… И при каждом – челядь, челядь, челядь…

И всю эту орду требовалось разместить, накормить… Да плюс лошади – верховые, заводные, упряжные…

Едва ли не впервые в жизни Иван Воейков совершенно искренне почувствовал облегчение от осознания, что не он тут первое лицо, что не ему персонально отвечать за выполнение государева распоряжения.

…Поезд подтянулся к Вязьме к вечеру 11 апреля. Солнце