Личный тать Его Величества - Николай Александрович Стародымов

Хорошо укатанная дорога ещё держалась, и по ней хорошо ехать – что в повозке, что верхом. Поутру, после ночного морозца, она отвердеет-подморозится, а сейчас – в самый раз.

Воейков стоял среди группы выборных дворян. Как и все, облачился в новый кафтан и новенькую же, необмятую ещё епанчу.

Уже давно прискакал вестовой казак, сообщил, что гости приближаются.

И вот – появились!..

Впереди двигались не по-московски, на польский манер облачённые всадники. Они проверяли, чтобы дорога была хорошей, чтобы на пути никто не встретился. Впрочем, миссия этого головного дозора являлась скорее номинальной, для соблюдения церемониала. Их сопровождали встретившие поезд за городом чиновные люди от Вяземского городка.

За ними следовал загон польских гусар – едва ли не лучшая кавалерия Европы. Все молодцы как на подбор, в сияющих в лучах вечернего солнца золочённых доспехах, с крыльями за спиной, на шлемах и на копьях, с саблями-венгерками на поясе, с длинными палашами у седла, с самопалами в седельных кобурах… За ними – группа живописно облачённых реестровых казаков-запорожцев…

И только за ними – повозка будущей царицы. Красивая, с большими оконцами, с серебряным государевым двуглавым орлом на дверцах…

Карету катил впряжённый попарно шестерик богато украшенных лошадей. На передней сидел форейтор, направлял упряжку так, чтобы колесо колымаги не попало в рытвину или, напротив, не наехало на булыжник. На запятках – пара гайдуков в красивом облачении…

За стеклом мелькнули два женских личика – одно невзрачное, из тех, что увидишь, так и не вспомнишь потом. А другое – казливое, которое, напротив, раз увидишь, так уж навек в память вопьётся.

– Которая из них наша-то? – спросил Иван у соседа.

– Что красивше, – уверенно отозвался тот. – Не мог государь на ту мышь серую позариться!..

Карета прокатила на городскую площадь, на которой собрались встречающие, во главе с обоими воеводами и местным священником.

Проскакал ещё отряд польской шляхты…

И дальше потянулись кареты, возы… Отряды конницы…

Не все останутся в городке, большинство разместятся по окрестным деревням, а то и просто в поле шатры раскинут… Да что там «не все останутся»!.. В город въехала только малая часть следовавших за будущей царицей!

Воейков увидел ехавшего у самой дверцы царициной кареты боярина Ваську Масальского, известного как Рубец. С ним Воейков был немного знаком. Когда Рубец семь лет тому отправлялся на низ Оби, чтобы основать Мангазейский острог, следовал через Верхнетуринский городок, в котором строили кочи для сплава по рекам. Васька тогда несколько сторонился опального Воейкова, однако никуда не подденешься – общались они…

Теперь Масальский в чести у царя. И здесь именно он возглавлял государеву делегацию, встречавшую царицу на границе царства.

За каретой трусил на лошади думный дьяк Афонька Власьев – ныне личный секретарь государя, а до недавнего времени глава Посольского приказа, большой умница, остававшийся в милости у царей на протяжении уже доброго десятка лет. Его Воейков видел не раз, однако общаться особо не доводилось. Честный и неподкупный, Афанасий Иванович как-то обмолвился, что именно в честности видит гарантию достойной старости. Воейков обратил внимание, насколько постарел, как-то потяжелел Афонька… А ведь он у государя – в большом доверии, великий подскарбий, то бишь главный казначей царства!

Афанасий Иванович сопровождал Марину Юрьевну Мнишек от самого Кракова. А полугодом ранее именно он ездил представителем царя на церемонию обручения Дмитрия и Марины.

Глаз выхватывал из протекающего мимо людского потока отдельные лица и взгляды. Стоявшие рядом дворяне комментировали, указывали тех, кого из прибывших узнавали…

– Князь Адам Вишневецкий!.. Рубака знатный, забияка… Но дурной – со всеми в ссоре…

Крепкий, матёрый мужчина, следовавший во главе небольшой дружины бравых молодцев, глядел вокруг остро, цепко, словно примеривался, как можно бы этот городок захватить. Тремя годами ранее именно он первым понял, как можно использовать самозванца, выдававшего себя за царевича-изгоя Дмитрия. Этот скрывавшийся от ищеек Сёмки Годунова расстрига, будучи изгнанным из Киево-Печерской лавры, тогда укрылся у главы польских ариан Гаврилы Хойского, и работал у того на кухне. Оттуда и выдернул его Вишневецкий, одел, навёл слегка лоск и представил королю Сигизмунду, объяснив через канцлера Льва Сапегу, насколько выгодно поддержать сумасбродные притязания беглеца. Хоть и не любил Сапега Вишневецкого (а кто ж его любил-то, кроме, пожалуй, беззаветно преданной ему личной боевой дружины?!), однако выгоды предприятия оценил…

И вот теперь едет в Москву Вишневецкий, получить свою долю от пирога, имя которому «Московское царство».

– Царёв тесть… Юрий Мнишек, – проносится новое имя.

– Его вроде как по-другому называли…

– Ежи… А по-нашему Юрий…

Грузноватый крупный шляхтич с вислыми усами по сторонам глядит надменно, презрительно кривит губы.

Двумя годами ранее давая согласие на обручение дочери с беглым самозванцем, он здорово рисковал. Однако в такой игре, как Жизнь, иногда и нужно рискнуть, сделать ставку на хрупкую надежду… Редко, очень редко риск оправдывается. Но вот случается же!

С другой стороны, и выхода у него особого не оставалось, как пуститься в какую-нибудь авантюру, чтобы его хотя бы на время оставили в покое королевские ревизоры, испытавших истинное потрясение от вскрытых Мнишеком хищений.

Два года назад пан Ежи обручил дочь с беглым нищебродом, за которым стоял только капризный и взбалмошный князь Адам Вишневецкий, который в любой момент мог наскучиться своей игрушкой и махнуть на неё рукой. А сейчас вороватый граф вёз дочь человеку, владевшего казной одного из богатейших в мире государства, а за спиной которого – одна из сильнейших армий Европы.

Насколько же иной раз выписывает непредсказуемые вавилоны судьба, когда ей вздумается позабавиться!

Граф Мнишек искренне считал, что это именно его прозорливость оказалась столь дальновидной. Точнее сказать, он теперь в это уверовал, забыв о своих метаниях и сомнениях, хотя бы в тот момент, когда осенью 1604 года бросил оставшегося без гроша зятя после сражения под Новгородом-Северским, увезя остатки присвоенной городской казны…

– Падре Стадницкий… Константин Вишневецкий – родич пана Адама… Бонифаций Мнишек… О, и Тарло туточки – это мнишеков родич… – продолжали узнавать приехавших дворяне.

Между тем, карета остановилась. Дверцу тотчас услужливо распахнули, и первой на постеленный прямо на площади ковёр шагнула дама – как раз невзрачная, а не красавица.

– Эх ты, пустомеля! – начали подтрунивать над оконфузившимся приятелем дворяне. – «Красивше… Серая мышь……. Горазд вавакать!..

– Ладно вам, ошибся…

– За такие ошибки, брат!.. – прозвучало назидательно, даже с откровенной укоризной-предупреждением.

Оно и в самом деле – привселюдно царицу мышью назвать!.. О