Игорь Святославич - Виктор Петрович Поротников

– А может, это бояре им брезгуют? – промолвил Олег. – Я слышал, знать тамошняя шурина Всеволодова на стол владимирский посадить хотела.

– Хотела, да не сумела! – усмехнулся Святослав Всеволодович, не скрывавший своих симпатий к молодому суздальскому князю.

– Всеволод Юрьевич хоть и молод, а не промах, – вставил Ярослав. – Смерть князя Андрея многому его научила! Уж он-то на те же грабли не наступит!

Бояре киевские и черниговские недовольно загалдели:

– Чего ты князя Андрея поминаешь, Ярослав? Иль забыл, как его полки Киев разграбили?!

– Все князья южнорусские Андрею кланялись, покуда бояре Кучковичи не избавили вас от этого, убив Андрея. Теперь Кучковичей сажей мажут, а убиенного князя Андрея, злодея и святотатца, чуть ли не в святые возводят!

– Верно молвишь, Твердислав! Верно!..

– До чего же у людей память коротка, а у князей и подавно!

Игорь не встревал в этот спор. Он подумал о Вышеславе. Где он теперь? По-прежнему в Переяславле-Залесском иль подался во Владимир?

Друг его нашёл своё счастье с любимой женщиной, да ещё с такой красавицей! И Всеволоду с женой повезло. И Олегу…

Игорь отыскал взглядом среди боярынь румяную Агафью, потом взглянул на Ольгу, о чём-то шептавшуюся со Всеволодом. До чего она мила, а будет ещё милее!

Игорь вышел из душного зала на двор и велел своим слугам готовить коней в дорогу.

Узнав, что Игорь собрался уезжать, да ещё так внезапно, Олег пришёл узнать, что случилось.

– Что за спешка, брат?

– Жена у меня недомогает, – солгал Игорь. – Праздник на ум не идёт, все мысли о ней. Извинись за меня перед Всеволодом.

– Ну, коли так… – сочувственно пробормотал Олег.

Обняв на прощание Игоря, он вернулся во дворец.

Когда кони были осёдланы, появилась Манефа.

– Что с Ефросиньей? – сразу спросила она, взяв Игоря за руку.

Такое участие невольно тронуло Игоря, но ему вспомнилось увиденное им в бане, поэтому он ответил довольно неприязненно, отдёрнув руку:

– Не помирает, не беспокойся!

– Может, лекаря надо?

– Есть лекарь.

– Ты чего-то недоговариваешь, сын.

– Все мы чего-то недоговариваем друг другу…

При этих словах Игорь пристально посмотрел матери в глаза. Она не смутилась, выдержав его взгляд.

Видя, что сын собирается вскочить в седло, Манефа торопливо спросила:

– Ты не хочешь обнять меня на прощание?

Игорь почувствовал, что мать не понимает причину его отчуждения к ней и теряется в догадках. Он шагнул к матери, но объятия получились неискренние.

Не желая затягивать прощание, Игорь вскочил на коня.

– Может, мне поехать с тобой? – просящим голосом окликнула его Манефа.

Игорь, не ответив, стегнул коня плетью и птицей вылетел за ворота. За ним следом с дробным топотом копыт устремилась его свита.

Глава шестнадцатая. Марфа

Из пленённых половчанок Игорь присмотрел одну девицу, которую решил определить в няньки для своих младших сыновей. Стараясь не выказывать своих симпатий к красивой половчанке, Игорь сказал о своём намерении супруге, приведя половчанку в терем, где ей отныне предстояло жить.

Перед этим местные священники окрестили половчанку, дав ей православное имя – Елена.

Половчанка детям сразу понравилась, они стали называть её на русский манер Алёной.

Приглянулась новая нянька и Ефросинье. Она старательно обучала её русской речи, по нескольку раз повторяя одни и те же слова, повелев и прочим слугам в присутствии половчанки не тараторить, как сороки, а говорить медленно и внятно. Вообще, в характере Ефросиньи определяющими были покровительство и доброта, причём покровительство ненавязчивое, а доброта самая бескорыстная.

Игорь же, наоборот, желая расположить к себе половчанку, принялся с её помощью изучать половецкий язык. Он и без того знал много слов на половецком наречии от отца, который свободно изъяснялся на языке степняков благодаря своей первой жене-половчанке.

Знал половецкий язык и Олег, который по матери был наполовину половцем, хотя по его внешности это было незаметно. Очень походила на свою мать-половчанку родная сестра Олега Премислава, которая была замужем за смоленским князем Романом Ростиславичем.

В середине осени стало ясно, что новый поход на половцев не состоится по вине воинственного полоцкого князя, который ополчился на князя киевского из-за каких-то спорных земель за рекой Припятью. Святослава Всеволодовича поддержали Ростиславичи и Владимир Глебович, который первый подоспел к нему с дружиной из Переяславля.

Святослав звал в поход на Полоцк и черниговских князей.

Если Ярослав стал отнекиваться, ссылаясь на мнимые хвори, то Олег и впрямь вдруг сильно занемог – даже с постели поднимался с трудом.

Он пожаловался навестившему его Игорю:

– Нутро у меня огнём горит, спасу нет. Не ем, не сплю, токмо маюсь денно и нощно. Лекари твердят, что это от хмельного питья, а духовник мой утверждает, что это кара за грехи мои. Кому верить, брат?

– Всеволод больше твоего грешит, а здоров как бык! – ответил Игорь. – Думаю, лучше лекарей слушать, брат. А духовнику своему вели за твоё здоровье Богу молиться.

– Хочу в Елецкий монастырь податься, коль мне не полегчает, – признался Олег. – Может, схимники монастырские меня на ноги поставят.

– Делай как знаешь, брат, – вздохнул Игорь.

Неожиданно в Чернигов нагрянул старший сын Ярослава Ростислав с отцовской дружиной. Оказалось, что Ярослав отправил сына на помощь Святославу.

– А чего же сам Ярослав не пошёл? – спросил Игорь Ростислава.

– Приболел тятя мой, – ответил шестнадцатилетний Ростислав, румяный, как девушка.

В помошниках у Ростислава были седоусые Ярославовы бояре Клим Демьяныч и Прокл Фомич. По сути, они-то и руководили войском.

Вместе с сыном в Чернигов приехала супруга Ярослава Марфа, сестра Манефы.

Она-то и поведала Олегу с Игорем после того, как новгород-северская дружина ушла из Чернигова, что муж её жив-здоров, а только притворяется хворым.

– Ярослав не к мечу, а к злату больше тянется, – с усмешкой добавила княгиня Марфа. – Ему бы не князем, а резоимцем быть.

Марфа была на шесть лет моложе Манефы и походила на сестру не только внешне, но и нравом своим. Глядя на неё, можно было смело утверждать, что эта женщина предпочитает главенствовать, нежели подчиняться.

Если у Манефы голос был властный, но негромкий, то у Марфы властный и звонкий. И смеялась Манефа гораздо реже, и смех у неё был не столь заразителен, как у Марфы.

В остальном же сёстры были очень похожи: и светло-жёлтыми волосами, и серо-голубыми глазами, и властным росчерком губ, и даже изгибом бровей. У обеих по-восточному слегка выступали скулы и был заметен миндалевидный разрез глаз.

Зная норов своей супруги, Ярослав редко брал её с собой, отправляясь на какое-нибудь торжество в