Славные подвиги - Фердиа Леннон

– Но это правда!

– Что с тобой не так? Ты насмехаешься над чужими страданиями, и все ради денег. Ты разве не видишь, что от этого мы все в убытке?

И тут происходит что-то странное. Кожа над глазом экскурсовода начинает подергиваться, и голос трескается, и хотя он явно нас боится, особенно Гелона, по-моему, это не только страх. Стыд тоже.

– Да, – говорит экскурсовод, и его плечи обвисают. – Он не мочился. Это я придумал.

Путешественники приходят в ярость и требуют, чтобы он объяснился, а он скулит что-то про то, что ему семью кормить, и так ему дают больше денег. Туристы ругают его и благодарят нас. Они приехали всего на пару дней, может, мы подскажем, куда сходить?

– На спектакль, – говорю.

– Правда? Мы вроде не слышали о новых постановках.

По виду деньги у них есть – папаши среднего возраста в отпуске, дома жены и дети.

– Новое творение Еврипида, – говорит Гелон. – Впервые на Сицилии.

Они горячо кивают и спрашивают, где будет представление.

– В карьерах.

– Э-э… где?

– Да, – говорю я. – Решение нестандартное, но… добро пожаловать в Сиракузы! Мы тут рисков не боимся, понимаете? В постановке участвуют пленные из Афин. Они единственные на всей Сицилии знают эту новую пьесу. Все, как один, актеры со стажем – клянусь, парни. Эта постановка – хит сезона. На хер Никиев камень. Сюда все ходят. Это как потащиться в Египет и ни на что не посмотреть, кроме пирамид. Но увидеть, как афиняне ставят нового Еврипида… Мужики, такое только раз в жизни бывает. Больше не повторится.

Экскурсовод куда-то смылся, теперь мы с ними наедине.

– Сколько стоит?

Я смотрю на Гелона и вижу, как его губы готовятся сказать “бесплатно”. Но он и звука не успевает произнести, как я его прерываю.

– За вас всех – две драхмы.

Их шестеро, и цена очень высокая. Я вижу на лицах удивление, но у мужиков денег куры не клюют. По одним ботинкам понятно – они из кожи козленка.

Деньги у нас в руках, и я рассказываю им, как пройти в карьер. Они даже не торгуются, и, уходя, они довольны собой и шепчутся о том, как им повезло.

– Не надо было брать с них деньги, – говорит Гелон. – Мы же не за этим все делаем.

– А вот тут ты неправ. Предложишь бесплатно – такие богачи не клюнут. Чтобы они поверили, нужно было их обобрать.

Тогда он улыбается – прелестнейшей улыбкой:

– Почему ты себя всегда ведешь как дурак? Ты же не дурак.

– Дурак я. Просто знаю, что дурак. По-моему, это значит, что я поумней многих.

– Кто-то ведь так сказал. Кто так сказал?

Он хмурится, будто пытаясь вспомнить.

– Если верить легендам, так сказал великий Лампон какому-то придурку на рынке в Сиракузах.

Мы направляемся к Дисмасу, потому что очень уж от зазывания пить хочется.

Хабрий сидит на табурете у двери, и мы кладем ему на колени мех с вином и рассказываем про нашу пьесу.

– Никого не впускай, не рассказав, что мы делаем. Хор, полная постановка. Хабрий, порази их. Ты сможешь, как ты думаешь?

Хабрий поглядывает на вино, потирает щеку красноватым обрубком руки, кивает.

– И музыка у нас будет что надо. Так им и скажи.

Он делает большой глоток бухла и вздыхает.

– А там, дома… – говорит он, и его обвисшая спина начинает выпрямляться. – Музыка аргосская. Тут все совсем не так.

Еще чуть-чуть, и его опять понесет говорить про Аргос, и я проскальзываю мимо и иду внутрь. Все воодушевление от того, что мы продали спектакль туристам, быстро разбивается об отпор, которым нас встречают рыбаки у Дисмаса. Даже то, что Лира смотрит на меня из-за стойки, не сглаживает обиду от того, как все, кому я рассказываю про спектакль, шлют меня куда подальше. Большинство вообще не понимают, что мы им предлагаем, а кто понимает – называет нас предателями. Говорят, что афинянам на кольях место, не на сцене, и не пошел бы я ко всем херам. Но я все равно брожу от столика к столику, говорю свое. С Гелоном обращаются получше, рыбаки не идиоты, но никто не в восторге.

– Бля, – говорит он, когда мы встречаемся у стойки. – Что-то не могу до них достучаться.

– Варвары, – говорю. – Только и понимают, что бухать.

Гелон чуть не подпрыгивает:

– Гениально.

– Спасибо, дружище… э-э, что?

Гелон направляется к стулу Гомера. Там уже сидит рыбак, но, завидев Гелона, он, как повелось, убирается куда подальше, и Гелон запрыгивает на стул, и тот сначала скрипит, прогнувшись, и я думаю: бля, он же сейчас стул Гомера сломает. Гелон покашливает и поднимает руки. Выпивохи поднимают головы от чаш, и некоторые, кто посмелей, ругаются себе под нос.

– Завтра мы ставим “Медею” и новую пьесу Еврипида в карьере Лаврион.

– Ну да, ну да, – говорит кто-то.

Гелон смотрит на него волком, и мужику вдруг становится очень интересно, что там на полу.

– Это правда. Если не верите, проверить легко. Приходите завтра днем в карьер, и сами все увидите. Постановка настоящая.

– Ага. У нас хор и маски есть.

– И музыка.

– У нас есть музыка?

– Лампон, тихо.

Некоторые выпивохи посмеиваются, и я стыдливо потупляю взгляд; хорошо, что Лира в подсобке.

– Музыка у нас есть, но, опять же, завтра вы сами все увидите. – Он замолкает и возится с кошелем. – Кувшин катанского красного любому, кто пообещает, что завтра придет на представление.

В таверне становится тихо, и люди переглядываются. Теперь нас слушают все.

– Брешешь.

– Нет, не брешу, – говорит Гелон.

С несвойственной ему развязностью он подкидывает и ловит монетку.

– Пообещаете прийти на спектакль – будет вам кувшин.

– Приду! – говорит заплетающимся языком кто-то в углу.

– И я!

И вот уже вся таверна, кроме парочки мудаков-аристосов в углу, пообещала прийти на наш спектакль, и мы расплачиваемся деньгами, которые я получил от тех путешественников. Обидно, потому что я бы ими здорово пополнил накопления для Лиры, но Гелон об этих накоплениях не знает и, когда я пытаюсь оставить деньги себе, думает, что я просто жмот.

– За Еврипида, – говорит Гелон, поднимая кувшин. – За трагедию.

– За трагедию! – ревут выпивохи и чокаются с такой силой, что у некоторых разбиваются кувшины, но Гелон покупает им новые, так что они орут только громче.

Я хочу остаться поговорить с Лирой, но Гелон заявляет, что вечер только начался. Таверна Дисмаса в городе не одна, а нам надо заполнить карьер. Он же понимает,