Ольвия - Валентин Лукич Чемерис

поборол слабость, сковывавшую тело, но полностью освободиться из ее лап не мог. Какая-то невидимая, гнетущая сила начала наваливаться ему на плечи, на голову, сковывала руки и ноги, туманом заползала в глаза… Сердце размякло и будто куда-то проваливалось, зависало над пропастью, слипались веки.

Думать было трудно, но он через силу подумал, что это его душит смерть. Подумал и даже увидел, как она скалит на него зубы, ощутил прикосновение ее костлявых рук…

И на какое-то мгновение его пронзил страх.

Смерть!..

Как это он больше не будет жить?.. Все будут жить, а он — не будет. И не увидит больше ни степи, ни коней, ни солнца… Но страх длился лишь мгновение, а потом он поборол этот мерзкий ужас. Нет, воспротивилось сердце, чем жить трусом, опозоренным на всю степь, лучше смерть.

А еще он подумал, что будет жить на том свете, что Ольвия последует за ним, и совсем успокоился.

— Со смертью борешься, вождь?.. — владыка прищурил острые глаза.

— Да-а… — прохрипел Тапур, потому что дышать стало тяжело. — Но твоя смерть, владыка, не очень сильна. Я ее одолею.

— Поспешил выпить, — где-то издалека донесся до него голос Иданфирса. — Мог бы и жить.

— Нет… — Тапур попытался было мотнуть головой и не смог. — Пугливым зайцем жить не хочу. Жизнь нужна только сильному, а не трусу.

С трудом он поднялся.

— Если умирать, то пойду лучше в степь, — пробормотал он, сделал шаг-другой и упал…

Глава одиннадцатая

Или на коне, или в черной повозке…

…Яркий и слепящий шар внезапно приблизился к ее лицу. Ольвия закричала, зажмурилась, но шар все равно слепил ее сквозь веки, и она, застонав, завертела головой…

Но отвернуться от шара не смогла, что-то давило и душило ее, глаза слепило сквозь веки… Только странно: огонь тот был совсем не горячим, а даже холодным. Он слепил, и у нее начали болеть глаза.

Ольвия сдавленно вскрикнула и проснулась. Открыла глаза и тут же испуганно их зажмурила, потому что и вправду что-то — ослепительно-белое — надвигалось ей на лицо.

Она вскочила, села, тяжело дыша.

Сердце испуганно колотилось.

— Тапур… Тапур… — позвала она испуганно, но вождя рядом не было. Ольвия открыла глаза и зажмурилась от яркого лунного света. Она спала навзничь, и полная луна, поднявшись в небе, светила ей прямо в лицо. Вот и привиделось невесть что!..

Оглядевшись и поняв, что это луна, она с облегчением перевела дух.

С вечера стояла духота, дни были знойными, дождей давно не было, и степь дышала жаром, словно раскаленная печь. Даже по ночам не приходила желанная прохлада, и до самого утра держалось тяжелое удушье. Лишь перед рассветом начинал веять ветерок, принося из дальних краев глоток свежего воздуха. В такие дни в раскаленной степи некуда было деться, и все кочевье укладывалось спать возле кибиток и шатров, под открытым небом, в надежде, что хоть под утро их обвеет свежим ветром.

Потому и легла Ольвия у шатра на оленьей шкуре и сразу же уснула, ибо до этого несколько ночей почти не спала.

Кочевье было залито зыбким лунным светом, отовсюду доносился храп, где-то фыркали кони. Луна была полной, с едва заметной щербинкой, и заливала все вокруг таким сиянием, что в степи было светло как днем.

Ольвия поднялась и, сев, обхватила руками колени. Задумалась… Спать не хотелось, а Тапура не было. И она никак не могла спросонья вспомнить, где же он.

На горизонте черной тенью мелькнул всадник, и Ольвии отчего-то стало не по себе. Что за всадник скачет в полночь по степи? И почему в лунном свете он кажется ей черным? Она прислушалась: в кочевье было тихо, где-то далеко заржал конь, и снова все замерло… Тревожные мысли опять начали сбиваться в кучу, вертелись вокруг Тапура… Куда он делся?.. И тут она окончательно проснулась и вспомнила, что Тапура нет уже пятый день… Поехал к Иданфирсу пить чашу вина… И в тот же миг ее охватил настоящий ужас: а что, если Тапур уже выпил свою чашу, и ему досталась та, что с ядом?.. Может, его уже нет в живых? Может, завтра его привезут на черной повозке, и оборвутся ее дни на белом свете…

Снова мелькнул на горизонте черный всадник. Ольвия вскочила и, пригнувшись, шмыгнула в шатер. Посреди него лежало белое пятно — через отверстие для дыма сверху падал застывший лунный свет. А за этим пятном, вдоль стен, стояла пугающая, густая тьма, еще более густая от этого круга света. Ольвия легла на свету, свернулась калачиком в этом блеклом пятне, зажмурила глаза и притихла, пытаясь уснуть. Но сна не было ни в одном глазу, и она, полежав так долго, вздохнула, выпрямилась и перевернулась с боку на бок… Открыла глаза… Вдоль стен шатра, вокруг светлого круга, тьма стала еще гуще, и ей начало казаться, что отовсюду за ней наблюдают — пристально и хищно. Тогда она, превозмогая страх, на четвереньках проползла по кругу шатра, ощупывая тьму, и, убедившись, что никого нет, снова вернулась на освещенное пятно и легла на бок. Легла, напряженно, настороженно прислушиваясь к тишине, готовая в любую минуту вскочить и броситься из шатра. Где-то за войлоком зарычала собака, заскреблась. Ольвия замерла, не дыша, но вскоре шуршание стихло, и она немного успокоилась…

«И что это со мной творится? — с удивлением подумала она. — Почему я стала так бояться тьмы?..»

И вдруг поняла, что боится не тьмы, — она боится, потому что нет Тапура. А его нет уже пятый день, и поехал он к скифскому царю пить чашу… бузата или… яда… А что, если ему досталась чаша с ядом и его уже нет в живых? И везут его в кочевье на черной повозке. И она даже скрип колес услышала.

Вскочила, тяжело дыша, прижимая руки к груди… Внезапно вспомнилась мать Тапура… Ей хотели пробить лоб гвоздем и положить в могилу к Ору… Неужели и ее ждет такая же участь?

Она нащупала пояс с акинаком, торопливо подпоясалась.

Нет, пока акинак при ней, она никому не дастся… Лучше сама, чем гвоздем будут пробивать лоб.

Но какая же недобрая тьма стоит у стен шатра! И ей показалось, что из темноты отовсюду тянутся руки, чтобы схватить ее…

— Нет… нет!.. — крикнула она и опрометью выскочила из шатра под яркий лунный свет. И