Дассария - Абай Тынибеков

подойти так близко к нам. Почему ты не знал об этом? – поднимаясь с места, грозно спросил главнокомандующий. – Где были всё это время твои люди? Как случилось, что армия саков упредила меня? Отвечай.

– Прости, правитель, моя вина, – склонив голову, прошептал Вердох.

– Об этом я подумаю позже. Сколько войск у них и какими силами они наступают? Хоть это, надеюсь, известно тебе? Я слушаю тебя.

Заложив руки за спину и крепко сжимая плеть, Асун подошёл вплотную.

– Нет, правитель. Точно сказать я не могу, – не поднимая головы, вновь виновато прошептал Вердох. – Они идут прямо на наш лагерь. Всюду в лесах на той стороне равнины замечены их отряды.

– Запомни, Вердох, это было последнее твоё упущение. Я уважаю твой возраст, но больше не потерплю ни тебя, ни твоих хвалёных лазутчиков. Не доводи меня до мысли о твоём возможном предательстве. Слишком плохо ты стал относиться к своим обязанностям в этом походе. И ещё. Не думай, что тебя от наказания спасёт родство с самим властителем. Он многое может простить и понять, но никогда не станет потакать нерадивым полководцам, а тем более изменникам, – Асун замолчал.

При последних его словах Вердох взглянул вспыхнувшим взором в его глаза, но тут же отвернулся и, порывисто утерев со лба пот, тихо, но твёрдо произнёс:

– Правитель, я всё понял. Обещаю, что больше не подведу. Нет во мне иных помыслов, нежели верно служить тебе.

– Иди, пока не стало поздно, – повелел Асун, смягчаясь в голосе.

Полководец тут же отступил, низко склонил голову, резко развернулся и удалился быстрым шагом.

«Не верится, что он. Кто же предупредил саков? Нужно срочно выявить доносчика. Он где-то здесь, рядом со мной, и явно находится в моей свите и исходит из числа моих недругов. Но кто он? Где притаился? Верно говорят мудрецы: “В этом мире нельзя никому доверять, и даже свои вечерние мысли следует передумать наутро”. Правы они. Не должно быть приближённых к твоей душе и твоему разуму, если хочешь чего-то добиться. Есть только очень взвешенные и выверенные твои слова и твёрдые веления из твоих уст, напрочь перекрывающие доступ к твоему сердцу и помыслам, да ещё твои точные поступки, гасящие любые сомнения, какие только могут зародиться в любом человеке из твоего окружения. Там, где высказал сокровенное, там и ослаб, предоставив любому шанс стать вровень с тобой. Отец не зря учил меня: “Необдуманно проговорился – стал посмешищем. Всё осмыслил, но не выразился к месту – стал преследователем. Ни о чём не помышлял, но и не высказался – стал опасным. Задумал, вовремя огласился, утвердился деянием – стал обретшим почесть. Дважды свершил такое – стал первым среди равных. Сумел развить успех многократно – стал прославленным. Иного ничего не дано!” Как же он был прав! Казалось бы, стараюсь всегда следовать этим его наставлениям, но всё же где-то, в какой-то момент допустил оплошность, поступил опрометчиво и сразу же получил жестокую острастку от своих тайных недоброжелателей. Что ж, наверное, так и должно быть. Уверование в свою непогрешимость и есть путь, уводящий обратно, но, видимо, уже не туда, откуда ты вышел когда-то в большую дорогу, а гораздо дальше и ниже, где тебя ожидают два самых страшных твоих врага – твоё бессилие и твоя память», – подумал Асун, впервые всерьёз воспринимая действия врагов-сородичей.

Прервав свои размышления, он поднял руку, и к нему тут же подбежал сотник личной стражи.

– Где гонцы от Гатуна и Манса? – спросил его Асун.

– Правитель, здесь они, – склонился тот. – Прибыл также полководец Бат.

– Бат?! – удивился было Асун, но тут же повелел: – Пусть подождёт. Гонцов ко мне.

– Повинуюсь, правитель, – сотник мгновенно исчез.

Из донесений очередных гонцов командующего тяжёлой кавалерией Гатуна и командующего лёгкой конницей левого крыла Манса, чьи войска уже окончательно подтянулись к равнине и находились здесь, Асун уже в который раз за ночь убедился, что они в точности с его приказами полумесяцем охватили оставленный им лагерь и были готовы немедленно вступить в сражение с саками, не дожидаясь подхода остальных сил. То, как он поступил, ещё до полуночи повелев разместиться им на новых позициях, не разжигая костров и даже не запаляя факелов, было полной неожиданностью для них. Но зная и всегда помня о прозорливости и постоянном странном поведении главнокомандующего, они не стали удивляться решению, принятому им вскоре после того, как их войска встали уже на отдых, и беспрекословно исполнили веление, понимая, что всё это является частью каких-то его хитроумных замыслов. Срочное изменение в дислокации армий было вызвано в нём не столько его чрезмерной предусмотрительностью, как он сам ясно осознавал, не ожидая скорого начала военных действий, сколько предчувствием наступления непредвиденных событий, чего он никогда не мог спокойно переносить, помня из опыта о том, что они почти всегда пагубно влияют на осуществление планов и впоследствии требуют очень многих усилий для нормального овладения ситуацией и влияния на её ход, внося совершенно неожиданные коррективы во все предстоящие действия и отнимая бесценное время. Манёвр, предпринятый им, как он очень надеялся, должен был возыметь огромное значение, так как саки своими передовыми сотнями уже приближались к расположению лагеря, на который он взирал с каменистого пригорка, плоской вершиной слегка возвышавшегося над деревьями, расположившись на нём заранее.

Зарождался рассвет.

Вспомнив о прибытии полководца Бата, командующего всей конницей его правого крыла, кто должен был появиться в этом месте лишь к полудню наступающего дня, он повелел позвать его.

– Правитель, как только мне доложили о том, что на нашем направлении замечены сакские отряды, я сразу же принял решение лично предстать перед тобой и выслушать твои, возможно, возникшие для меня новые повеления и приказы, – в приветствии почтительно склонив голову и приложив к груди руку, доложил военачальник Бат.

– Как далеко находятся сейчас твои войска? – подойдя вплотную и пристально вглядываясь в его глаза, спокойно спросил Асун.

– Правитель, к указанному тобой сроку все они непременно будут здесь, – также спокойно ответил тот.

– Тогда для чего ты, Бат, прибыл ко мне, оставив их на полпути? – вновь спросил главнокомандующий, зорко следя за его движениями и внимательно вслушиваясь в каждое слово.

– Правитель, я воин, и в силу этого должен учитывать многое, дабы быть вовремя полезным тебе всегда и везде. Только по этой единственной причине я и прибыл, – с достоинством ответил полководец, не отводя напряжённого взора.

– Что ты хочешь этим сказать? Я пока не понимаю тебя до конца, – Асун вскинул брови, что выражало его удивление.

– Правитель, мне донесли о том, что наши лазутчики ничего не ведали о