Википроза. Два Дао - Борис Акунин

Приличные господа в котелках и мерлушках, несколько военных, пара биндюжников, даже дворник неслись со всех сторон прямо на Котовского. А некто очкастый, ощеренный заорал, высунувшись из подъезда: «Шофера! Шофера!»

Очкастый был генерал Орлов, собственной персоной, еще в прошлом месяце приговоренный подпольным ревкомом к смерти за свои кровавые злодейства. Но он был живехонек, а вот из ревкома с тех пор почти никого не осталось.

Получалось, что засаду устроила не полиция, а контрразведка. Экая хреновина, подумал Котовский, кидаясь к машине с криком: «Гони! Запрыгну!»

Какое там «гони». По «руссобалту» палили со всех сторон. Звенели пробитые стекла, Дроссель дергался, пробиваемый пулями.

А меня Орлов хочет живьем, понял Котовский. Ну это шиш.

Он пробежал по мостовой к парапету, перемахнул. Покатился по крутому склону. Не расшибся и не ушибся, так как снег еще не стаял. Катиться было мягко.

Вскочил, ломанул через кусты.

Всюду трещало и хрустело — сверху, сзади, снизу.

Кричали:

— Отрезай его от порта!

Коли так, к морю бежать не стал. Куда там денешься? Помчался параллельно бульвару, понемногу забирая вверх — назад к фонарям, чего эти от него не ждут.

Но снег, который минуту назад был другом, стал врагом. На нем оставались следы.

— Вверх бежит! Вверх! — орали за спиной.

Вскарабкался по склону, в этом месте более пологому. Снова перебрался через парапет, причем с головы свалилась папаха, подбирать которую было некогда.

Котовский нахмурил брови. Ему пришли в голову одновременно две мысли, и это потребовало от мозга напряжения. Первая мысль была: а что если они в сумку вместо денег понапихали бумаги? Вторая: без головного убора офицеру по улице ходить нельзя. Значит надо переместиться в помещение, решил он. И побежал к домам. Не останавливаясь, сорвал с сумки пломбу, вынул одну пачку — итальянские лиры. Хоть что-то нынче не вкривь.

Вбежал в первую же арку. Зараза! Двор не проходной, а глухой. В глубине вход, освещенный разноцветными лампионами. Вывеска «ПАРИЖЪ». Доносится музыка. Синематограф? Дансинг? Всё равно.

Перед тем, как войти, он расстегнул и снова застегнул шинель, нарочно перепутав пуговицы. Рукав измазал штукатуркой. Физиономия от беготни была наверняка багровая, что кстати, но Котовский еще и придал взгляду свинцовую осовелость. Офицер может быть без фуражки или шапки только если вдребодан пьян.

Внутри в вестибюле, перед широкой мраморной лестницей, на вешалках было много верхней одежды, в том числе форменной. Были и фуражки — можно бы одну и одолжить. Но сзади во дворе уже гулко звучали голоса, а на нижней ступеньке стоял, пялился ферт с набриллиантиненным пробором.

— Добро пожаловать в заведение, господин офицер, — сказал ферт, заинтересованно оглядев перекошенную шинель. — Если желаете развлечься, вы пришли в исключительно правильное место. По какому классу прикажете обслужить?

— По в-высшему, — заплетающимся языком сказал Котовский. Вынул из сумки наугад несколько купюр. Оказались доллары.

Хозяин или кто он там почтительно поклонился.

— Не угодно ли вашему высокоблагородию отдохнуть в обществе королевы «Парижа» несравненной Розы Алмаз?

Голоса приближались.

— В борделе он, больше тут некуда! — крикнул начальственный бас.

— Мне угодно дать в «Париже» свой последний бой. Тут будет моя Парижская коммуна. Я — Котовский, во дворе контрразведка.

Он поставил сумку на пол, на кой теперь деньги. Одной рукой вынул «наган», другой лимонку.

— Не надо! Умоляю, господин Котовский! У меня тут зеркала, канделябры! — вскричал Пробор. — Я всё устрою. Спрячьтесь вон туда!

Кинулся к стене, распахнул дверцу.

Чуланчик, в нем ведра, веники, метлы.

Едва Котовский притворил за собой створку, в вестибюль ворвались преследователи.

Интересно, выдаст Пробор или нет, подумал Котовский, готовясь выдернуть кольцо. Вряд ли. Пожалеет зеркала с канделябрами.

— Господа! Господа! Спасите! Помогите! — истерично зачастил ферт. — Здесь Котовский! Тот самый! Только что пробежал к черному ходу, чуть не убил меня! За мной, я покажу!

Топот, грохот, тишина.

Котовский выглянул. Вышел. Неторопливо выбрал на полке фуражку по размеру.

Перед выходом оглянулся. С верхней площадки смотрели барышни, некоторые в дезабилье. Напугались шума.

— Как зовут хозяина, сударыни? — зычно спросил Котовский.

— Меер… Майорчик… Мосье Зайдер, — ответили в несколько голосов.

— Поклон ему.

И вышел в черный мартовский вечер.

Начальник контрразведки Орлов

Человек, которого вскользь поминает Пушкин, настолько колоритен, что заслуживал бы отдельного романа. Я однажды и вставил его в роман «Собачья смерть», эпизодическим персонажем. Там рассказывается о событиях лета 1918 года, когда в петроградской ЧК начальником уголовного розыска служил некий товарищ Орловский, выгодно отличавшийся от дилетантов-большевиков профессиональной хваткой.

Однажды председатель ВЧК Дзержинский, прибывший с внезапной инспекционной поездкой в петроградский штаб подведомственной организации, увидел Орловского… и узнал в нем следователя по особо важным делам, который допрашивал его в 1912 году в Варшаве. Не очень далекий Феликс решил, что бывший сатрап режима перешел на сторону советской власти, и выразил по сему поводу удовлетворение. Даже ностальгически вспомнил, как во время допросов они играли в шахматы.

Вся жизнь Владимира Григорьевича Орлова (таково было истинное имя товарища Орловского) была игрой в шахматы и еще более азартные игры.

В моем романе коротко пересказана впечатляющая биография этого перевертыша. Студентом-юристом он отправился в Америку, чтобы исследовать преступный мир этой интересной в криминалистическом отношении страны. Побывал матросом, рабочим, служителем в салуне. Вернувшись на родину, сделал блестящую карьеру в правоохранительной системе — в тридцать лет стал действительным статским советником, то есть получил генеральский чин. Во время мировой войны расследовал очень крупные дела. А после февраля тихо исчез. И через некоторое время вынырнул в ЧК под именем Болеслава Орловского. Нет, на сторону советской власти не перешел. Он выполнял задание белых. Под прикрытием своего чекистского мандата Орлов-Орловский создал подпольную офицерскую организацию, участвовал в заговоре Сиднея Рейли, а когда запахло разоблачением, снова испарился.

Выскочил из ниоткуда в белой Одессе, где стал начальником контрразведки. В условиях гражданской войны бывший юрист превратился в свирепую, беспощадную ищейку, не обременявшую себя процедурными формальностями. Он разгромил большевистское подполье, почти целиком уничтожив его верхушку. Бандитов люди Орлова просто отстреливали на улицах.

Перед тем, как город пал под натиском красных, Орлов опять дематериализовался. Раньше многих понял, что белое дело проиграно, и остаток жизни (немаленький) провел в Европе, продолжая участвовать во всякого рода закулисных делах. В конце концов, уже в 1941 году, неутомимого махинатора убили гестаповцы, не любившие чрезмерно активных людей с подозрительной биографией.

Владимир Григорьевич оставил мемуары «Двойной агент», очень любопытные, хоть и сомнительной правдивости.

Конец Япончика

Слухов и легенд,