Википроза. Два Дао - Борис Акунин

Провдовев пять лет, Ольга встретила яркого человека Котовского. Они поженились. Бойцы бригады подарили им на свадьбу настоящую кровать. Котовский отправился на фронт, Ольга с ним, а кровать осталась.

На Гражданской жена отчаянного кавалериста, конечно, хлебнула лиха — как все кто воевал, только ей пришлось тяжелее, чем бойцам. Она была женщиной. Родила девочек-близнецов, которые умерли, потому что у матери не было молока, а кормилицу в тех условиях взять было негде.

Котовского убили, когда Ольга была на сносях. Она родит прямо на похоронах. Ребенок, слава богу, выживет.

Потом вдова героя несколько раз будет менять версию того, кто и за что убил ее великого мужа. В тридцать седьмом станет говорить, что это дело рук бывших начальников Котовского, разоблаченных врагов народа. Как говорится, такое уж было время.

Анархист Саша Фельдман

Настоящими альбатросами революции, конечно, были не большевики, хотевшие заменить одну несвободу на другую, а анархисты. Исторически они были обречены. Большевики воспользовались этими бесстрашными союзниками, чтобы скинуть старый режим, а потом расправились с неконтролируемой вольницей.

Среди идейных анархистов (а не бандитов, прикрывавшихся черным знаменем абсолютной свободы) попадались удивительные персонажи.

Одним из них был одессит Саша (не Александр, а именно Саша) Фельдман. Отпрыск богатой семьи, студент императорского университета, в 1906 году он попал на каторгу за хранение взрывчатки.

Пожил в Америке, где тоже участвовал в анархистском движении. В 1917 году вернулся в Россию строить царство Свободы. При белых был секретарем подпольного одесского ревкома.

Когда Мишка Япончик создавал свой уголовный полк, полагалось назначить туда комиссара. Никто из коммунистов идти к бандитам политработником не решился. Вызвался Саша Фельдман. Это чуть ли не единственный случай, когда в Красной Армии комиссаром стал не член правящей партии.

Среди скопища профессиональных преступников Саша держался с обычным бесстрашием, не боясь конфликтовать с командиром, грозным Япончиком. Закончилось это противостояние полным разрывом.

Потом Одессу в очередной раз захватили белые, и Фельдман снова возглавил подпольный ревком. На этом посту и погиб.

Впрочем, если б не бандитская пуля, долго на свете Фельдман все равно не зажился бы. Идейного анархиста убрали бы большевики.

Бульвар Фельдмана

Мой герой ошибся. Память о Саше Фельдмане продержалась недолго.

В честь героического главы подпольного ревкома сразу после возвращения красных прославленную авениду Приморский бульвар переименовали в Бульвар Фельдмана, а Потемкинская лестница стала Фельдмановской.

Но симпатия советской власти к людям с еврейскими фамилиями в середине сороковых годов сменилась антипатией. Тем более Фельдман был не большевик, а анархист.

И в 1945 году таблички поменяли. Бульвар вновь стал Приморским, а лестница — Бульварной.

Сегодня Сашу Фельдмана, альбатроса Революции, мало кто помнит.

Пятая глава

ЭНЦИКЛОПЕДИСТ

Без пяти девять, позавтракав в очень неплохой столовой ГПУ, Абрамов неспешно пересек залитую ленивым солнцем улицу, вошел в парк Шевченко, бывший Александровский, и там провалился под землю. Только что шагал себе нога за ногу солидный человек в защитном френче и полотняной фуражке, делал утренний променад, повернул в аллею — и сгинул.

Из-за густого розового куста Абрамов понаблюдал, как по дорожке туда-сюда мечется «хвост» — не вчерашний лопух, а, что интересно, нэпмановского вида дамочка, на каблучках да в шляпке-колокольчик. Она зацокала в одну сторону, он повернул в другую. Шел, качал головой. Нехорошо, Карл Мартынович, обманывать товарища. Утром под дверью была записка от Карлсона. «Извини. Прикрепил к тебе сотрудника исключительно для собственного спокойствия и для твоей безопасности. Больше не повторится». И надул. Установил слежку не простую, а деликатную, с использованием женсостава. Понятно, что без присмотра не оставит. В следующий раз посадит на хвост целую бригаду. Но конспиративность требовалась только для нынешней вылазки, знать о которой товарищу Карлсону не полагалось.

Мастерская со странным названием «Как часы» ничуть не изменилась, если не считать вывески. Она была та же, еще шесть лет назад порыжевшая от старости, но теперь внизу было приписано «Одесспотребкомхозсоюз».

Приблизившись, Абрамов заглянул через стекло. Меж двух выставленных по бокам часов (одни с кукушкой, другие с маятником — тоже прежние), уткнувшись в книгу, сидел старик в зеленых очках с длинной седой бородой. Из-под широкополой шляпы свисали пейсы.

И борода, и волосы были фальшивые. Никто никогда не видел Эфраима Зюсмана по прозвищу Пушкин без накладной бороды, парика и цветных окуляров. А если и видели — например, на улице, то не узнавали.

Свою интересную кличку Зюсман получил, потому что в Одессе, если чего-то не знают, говорят «Это ты Пушкина спроси», а Зюсман знал всё — как Пушкин.

Он сидел в своей липовой мастерской, где отродясь никаких часов не чинили, с незапамятных времен. Абрамов был еще приготовишкой, а Пушкин уже отсиживал на Малой Арнаутской свои ежедневные, за вычетом суббот, три часа, и был такой же старый.

Его профессия называлась «деловар». И дела он варил крупные, мелким гешефтмахерством не занимался. Дела менялись, ибо менялись времена, но масштаб сохранялся. До революции Эфраим занимался посредничеством в сделках, которые не подразумевают участия нотариусов, и крутил контрабанду; во время империалистической войны устраивал «белые билеты» и добывал лимиты на запрещенный алкоголь; в девятнадцатом году работал по дефициту и помогал урегулировать отношения с любой властью, какая бы ни устанавливалась в городе. И при всех режимах, очищал хабар, то есть перепродавал краденое-грабленое. Но про самый главный товар Зюсмана в Одессе говорили: «Пушкин сводит тех, кому чего-то надо, с теми, кто чего-то может». Шесть лет назад Абрамов прожил на одной из зюсмановских хаз неделю, пока старик готовил ему документы и устраивал место кочегара на французском пароходе.

Никто никогда Зюсмана не трогал, потому что он был человек с принципами, у всех вызывал уважение. Фартовые и воры знали: дед Эфраим с легавыми шушу не делает — ни с полицией, ни с Охранкой, ни теперь с угро и ГПУ. Коминтерн — иное дело, эта организация не «собачья», вреда «обчеству» от нее нет. А вот прикрытие или, как говорят в Одессе, зонтик от той же милиции или от ГПУ обеспечивает. Для Коминтерна старый прохиндей был ценен своими связями со средиземноморскими контрабандистами. Если требовалось переправить нелегала хоть в Грецию, хоть в Испанию — устроит.

Зюсман был субъект во многих отношениях поразительный. Например, все знали, где найти Пушкина с девяти до двенадцати — и никто, где он кантуется в остальное время суток. Говорили, что у него по