Тедди - Эмили Данли

Хэл не приехал на встречу с Линдоном Джонсоном в Далласе в рамках его кампании шестидесятого года, зато многие люди, получающие зарплату в организациях дядюшки, пришли туда с плакатами о том, что Джонсон продал душу дьяволу. Не думаю, что Хэл имел отношение к убийству Кеннеди, хотя я бы не удивилась. Он терпеть не мог Джека и его брата Роберта и наотрез отказывался верить слухам об отношениях Кеннеди с Мэрилин Монро: «С такой женщиной, как она? Да этот мальчишка понятия не имеет, как с ними обращаться».

В пятьдесят восьмом юрист-либерал по имени Джордж Пауэлл составил достойную конкуренцию Хэлу в борьбе за место в сенате – с каждым годом число демократов все увеличивалось, – а потом по городу вдруг поползли слухи о любовных похождениях Пауэлла.

Вероятно, он ни дня в своей жизни не изменял, все знали, что жена ни во что его не ставила, но пошли разговоры о том, что Пауэлла видели в частном клубе «Петролеум» с рыжей стюардессой из авиакомпании «Брэнифф» и вел он себя излишне дружелюбно для женатого мужчины.

Я знала ту рыжую – это была одна из девиц Хэла. Позже она вышла за пластического хирурга, работающего в районе Нокс, и въехала в дуплекс в Хайленд-парке; насколько я знаю, она до сих пор живет там с двумя рыжими детьми, а вот хирург, кажется, сбежал к медсестре помоложе.

Как только паника отступила, я поняла, что фотография Мауро никак не могла оказаться в сегодняшней газете, – ведь она была проявлена всего несколько часов назад. Хмурое лицо Хэла на странице означало отсрочку моей казни, и я впилась ногтями в ладони, произнесла короткую молитву и снова настроилась на то, чтобы все исправить. Насколько это возможно, делать вид, что все легко и просто, пока не отдам Мауро деньги и все на самом деле не станет легко и просто, и тогда Дэвид не вернется в грязную квартиру, а я никогда-никогда больше не сделаю ничего, что позволит хоть на секунду усомниться в моем достоинстве, – ничего такого, решила я, чего я бы сама не желала показать всему миру.

Я и прежде приносила похожие клятвы, но в этот раз, когда мне грозило нечто большее, чем просто недовольство Дэвида по поводу бездумных трат, я была настроена решительно. Настолько, что зашла в женский туалет и приняла еще одну таблетку, просто чтобы держаться довольно бодро и непринужденно, пока буду разбираться со своей проблемой.

Снова пройдя мимо Джорджа, я спросила, дочитал ли он газету, и он ответил: «Конечно, вот». Я взяла ее и пролистала по пути в Новое крыло, просто на всякий случай. Но там ничего не было, ни одной моей фотографии, лишь хмурый дядя Хэл и, если судить по снимку и заголовку со словом la luna, статья о предстоящем полете на Луну.

Проходя мимо зала пойндекстеров, я улыбнулась сидящим там мужчинам. Меня проигнорировали.

Я прошла дальше по коридору и открыла ключом дверь в кабинет 33-Б, мою пещеру чудес, коробок со старыми документами и брошенной офисной мебелью. Оказавшись внутри, я не знала, чем себя занять; хотела просто посидеть и подождать, поддаться собственным мыслям. Понимала, что точно не смогу сосредоточиться на работе.

Все равно кабинет был захламлен – повсюду стопки документов и книг, которые росли с каждым днем по мере того, как различные библиотеки и музеи Италии отвечали на мои запросы, и, хотя за первые письма я бралась с жадным удовольствием, со временем стало сложно следить за всей поступающей информацией. У меня были каталоги подарков, полученных каждым римским кардиналом начиная с семнадцатого века; перечни предметов искусства из коллекций первых итальянских семей. Рано или поздно мне пришлось бы сесть и изучить каждую страницу, поискать упоминания экспонатов из посольства, но времени на это постоянно не хватало. Не то чтобы я не хотела выполнять эту работу или мне было неинтересно узнать ответы – даже не знаю, почему так происходило.

Все эти груды бумаг и книг выглядели немного беспорядочно, небрежно. Об этом тоже вполне могут написать в обличающих статьях, которые окажутся на одной странице с дядей Хэлом и полетом на Луну, если я не получу деньги от Волка и фотографию опубликуют. Или если они узнают о Евгении Ларине – не знаю, кто такие «они» и в каком порядке произойдут эти разоблачения, но все мои страхи усилились, и я могла думать лишь о том, что газетам и бульварной прессе будет о чем поведать миру, и ничего хорошего от них ждать не приходилось.

Возможно, я рассуждала слишком амбициозно – в конце концов, кому какое дело до домохозяйки из Далласа? Но Волк был важной персоной, и хоть мы, Хантли, и не семейство Кеннеди, но люди за нашими делами следили. Я представила ненасытных репортеров, летящих в Техас, чтобы поговорить со всеми, кто меня знал, и выяснить, насколько я на самом деле испорченная. Расспросят ли они девочек из начальной школы, с которыми я плохо обращалась? Возьмут ли интервью у преподавателя, чей предмет я еле сдала? Отыщут ли мужчин, с которыми я общалась до Дэвида, тех, с кем я втайне провела ночь и кого никогда больше не видела, посчитав, что, исчезнув с моих глаз, они уже не вернутся в мою жизнь?

На ум не пришел ни один человек, который мог бы сказать обо мне что-нибудь хорошее. А если такое и скажут, то только «она была очень вежлива» или «она усердно училась», но обязательно в прошедшем времени, потому что все поверят, что я лишь образ с фотографии и больше никто, и неважно, как все есть и было на самом деле. Я уже наблюдала это с Сестрицей, когда ее жизнь пошла под откос. Все родственники вдруг заявили, что всегда знали, что этим все кончится, давно говорили, что она неуправляема, и стали притягивать самые незначительные события, которые якобы были предзнаменованием надвигающегося конца. Ненасытные журналисты узнают и о Сестрице – хоть в свое время дядя Хэл сделал так, чтобы эта история не попала в газеты, – и напишут, что я такая же, как и она: сумасбродная, ненормальная.

– А вот и она, – раздался голос из коридора, и, увидев перед собой Волка, я облегченно вздохнула, несмотря на проблемы, в которые он меня втянул, точнее, которые мы навлекли на себя вместе, потому что знала, что еще немного – и я не буду вынуждена справляться со всем одна. Как бы ни было унизительно просить помощи, я чувствовала, что из всех людей именно Волк сумеет все исправить. В голове забренчала музыка из «Недели на Рио-Гранде», когда он двинулся ко мне, мой ковбой, мой спаситель.

Но потом Волк приобнял меня за талию, и я вывернулась из его хватки, забежав за груду коробок с документами, которые нас теперь разделяли.

– Эй, полегче!

Иногда Волк разговаривал как ковбой. Это была одна из тех черт, на которые Дэвид и другие сотрудники закатывали глаза, но меня это не коробило. Я понимала, почему он так делает, – если бы я играла в кино настоящего героя, то тоже хотела бы быть им и в реальной жизни. В любом случае сейчас я нуждалась в нем, волке из кино, ковбое, священнике, который изгонит моих демонов.

– Что такое? – спросил он.

– Я не могу… – заговорила я и попыталась объяснить: – Понимаешь, вчера…

– Тедди, – перебил Волк. Сделал шаг ближе, обошел коробки и взял обе мои руки в свою. У него были длинные пальцы, кожа сухая и нежная для мужчины. У Дэвида ладони были большими и потными, с толстыми пальцами.

– Все нормально. Никто нас не увидит.

Он приблизился для поцелуя, но я снова отпрянула.

– Дело не в этом. Нам нельзя…

– Нельзя что? Это ничего не значит. Пустяки. Я скоро вернусь в Вашингтон, а ты молода, заведешь детей, и как только все закончится, мы тут же об этом забудем. Почти и не заметим, как все случилось. Так давай же просто получим удовольствие.

Он обхаживал меня, умолял, говорил в своей манере, нежно и тихо, как говорят с беспокойной лошадью. Помню, как подумала, что эта черта понравилась бы дяде Хэлу, не будь они политическими оппонентами.

От того, каким тоном