Предсказанная смерть. Шпионки на службе Екатерины Медичи - Мюриель Романа

– Мадемуазель, можете открывать глаза.

Изабо послушалась. Ее смущенный дух возвращался в тело вместе с осознанием: Флоримон только что ее поцеловал. Он еще обнимал ее, в сторонке, среди увитых розами триумфальных арок, под которыми сновали слуги, разбиравшие декорации. Но Изабо не видела их. Она отдавалась новому блаженству.

«Господи Боже! Так вот какой он, настоящий поцелуй!»

– Все уже кончилось? – спросила она.

Он рассмеялся.

– Могу начать заново, если желаете.

Не дожидаясь ответа, он поцеловал ее еще, так что она ощутила дрожь в ногах. Когда его губы отделились от ее уст, она пошатнулась, но страстные объятия юноши с ласкающим пристальным взглядом удержали ее.

– Когда я ныряю в ваши глаза, мне кажется, будто я летаю средь звезд. Изабо, вы прекрасней Джоконды.

Хотя она никогда не видела последней, все же приняла его слова за комплимент. Он вожделел ее, как и все мужчины, что доставляло ей ощущение непомерной силы.

До сего дня она никогда, ни с кем из мужеского племени не испытывала трепета чувств – даже с герцогом Омальским; но в объятиях Флоримона она таяла, вся ее воля расплеталась по ниточке, как если бы Самсону отстригали по волоску. Флоримон не был партией ее мечты, однако ее дрожащему от чувств телу было все равно.

Он вытащил розу из душистого снопа и протянул ей. Она взяла ее, не в силах ничего сказать и вдруг осознав, что не знает, как вести себя с мужчинами из числа придворных; она уже едва не стала жертвой герцога Омальского. Там, где она жила, заигрывания не отличались хитростью. Стоило чуть пококетничать, и все оказывались у ее ног. А здесь она сама чувствовала себя чужачкой, неловкой и глупой. Она задумалась, не из-за этой ли экзотичности приглянулась Флоримону.

Ну нет! Так ей вершин не достичь. Если она покажет, какие он вызывает в ней чувства, вся ее власть того и гляди исчезнет. Тут пан или пропал, а она не собиралась позволять мужчине ее обойти. Ей нужно было взять себя в руки и сыграть язву, что она умеет прекрасно.

Когда он вновь коснулся ее губ, она оттолкнула его. Вдохнув поглубже, она закрыла глаза, чтобы вернуть себе привычное высокомерие.

– Сударь, это сейчас совсем неуместно! После трагедии с королем…

– Наверное, никто из нас не ждал, что турнир завершится так… – признал он. – Но в наших силах чуть скрасить этот день.

– Что вы хотите сказать?

– Я представляю, как вы входите в церковь под руку с вашим отцом, а я, ваш преданный кавалер, стою на коленях у алтаря и жду вас с блестящим от волнения взглядом.

– Это вы таким образом просите меня выйти за вас, сударь? – сказала она, нахмурясь.

– Я приду просить об этом вашего отца, лишь если получу на то ваше согласие.

– С сожалением должна вам сказать, что мой отец рассчитывает на более состоятельного претендента.

– Счастью не нужно богатство, мадемуазель.

– Верно, однако и богатство от счастья не родится. Хотя вы и казначей де Гизов, вы считаете лишь чужие монеты.

– Вы, мадемуазель, очень требовательны.

Она скрестила на груди руки.

– Ну а как же иначе? Я достойна лучшего.

– Сего я не отрицаю. К слову об этом, понравилась ли вам дичь под соусом, которую подавали на пиру?

– Я не притронулась к ней и не стану.

– Почему же?

– Представьте, что это блюдо придется мне по вкусу, нет – что я буду без ума от него, и как же мне после раздобыть его, чтобы порадовать свой язык? Или вы, сударь, возьмете это на себя?

– Увы, это блюдо с королевского стола, и я не имею счастья располагать таким сокровищем.

– Вот! С вами мне придется довольствоваться голубями и, может, синицами в счастливые дни.

– Я умею охотиться, мадемуазель.

– Я тоже, и в этом отношении ни в ком не нуждаюсь.

Он взял ее руку.

– Пустите, ну же, не устраивайте спектакля на людях. А то вы как голодный волк, прямиком из леса.

– Просто ваша красота, мадемуазель, обостряет голод.

Такое признание добавило ему уязвимости. Желание, которое она будит, вновь расшевелило в ней чувство власти. Она заставит его томиться, будет требовать бесчетных испытаний ради каждого благосклонного взгляда.

– Я заметила, что волки при дворе выходят стаей.

– Конечно, однако у каждой стаи есть вожак, – сказал он, сверкнув глазами. – И если Бог призовет к Себе короля, мой господин, герцог де Гиз, обретет еще большее влияние. Он все-таки дядя Марии Стюарт, которая станет тогда королевой Франции. И я, покорный ваш слуга, умножу свое состояние.

– Выходит, сударь, вы желаете смерти монарха?

– Боже упаси, мадемуазель, вовсе нет! – воскликнул он, крестясь. – Напротив, я молюсь о его выздоровлении, однако пути Господни неисповедимы. Нам нужно готовиться к худшему. И если этому суждено случиться, то извлечь из него лучшее.

Изабо улыбнулась.

– Если, к несчастью, король скончается от своих ран, согласитесь ли вы вновь рассмотреть мою просьбу? – продолжил Флоримон.

– Скажем, я буду готова подумать…

«Если король скончается, Флоримон станет секретарем у дяди французской королевы».

К тому же, если подумать, Изабо он начинал весьма нравиться.

Екатерина Медичи

– Государыня, господин Амбруаз Паре просит аудиенции.

Екатерина, истово молившаяся у постели короля, встала.

– Пусть войдет.

Лакей открыл дверь в переднюю, откуда его тут же стали окликать толпы просителей, желающих видеть королеву. Последняя, заметив Амбруаза Паре в сопровождении Клодины де Рец, с облегчением отошла назад. Поклонившись, хирург направился к королю и потрогал пульс.

Екатерина подошла, и он отвел ее в сторону.

– Понадобятся ли мне услуги баронессы де Рец, чтобы перевести ваши слова?

– В том нет нужды, – ответил хирург мрачно.

Она, тревожась, заговорила тише:

– С чем же вы пришли? Вы сможете его спасти?

– Практические опыты на приговоренных привели к неумолимому выводу, государыня.

– Скольких вы спасли?

– Увы, ни единого, – ответил он, глядя в пол.

– Вы хотите сказать, что мой супруг, король…

– Государыня, там, где являет себя воля Господа, моя наука уже бессильна.

Екатерина пошатнулась, точно пораженная громом. Однако то, чего мы страшимся, ранит нас с еще большей жестокостью. Клодина поспешила поддержать ее и усадить в ближайшее кресло.

Нет, если уж оставалось уповать лишь на Бога, Екатерина поступит так, будто Он ее слышит. Она быстро встала и преклонила колени на молельной скамеечке перед супругом, погрузившись в молитву, в которой ее единение с Творцом то и дело нарушалось упреками.

Амбруаз Паре только что разрушил ту малую веру в медицину, какая у Екатерины