Предсказанная смерть. Шпионки на службе Екатерины Медичи - Мюриель Романа

не дают ей покоя. Когда же она взмолилась, на коленях, не прогонять, а благословить ее, он понял, что Бог повелевает ему изведать плотских радостей, чтобы лучше сопротивляться им впредь.

Но изведывать он не перестал до сих пор. После каждого нового срыва он клялся себе, что это – последний раз. Хотя с Луизой это будет еще труднее: Бог посылает ему дополнительное испытание. В этом его епитимия. Но так как она не замужем, он по крайней мере не грешит против супружеской верности.

Он завидовал участи брата, который сражался лишь с земными врагами.

Кардинал принялся молиться вслух, чтобы заглушить мысленный гвалт, хотя и понимал, что никакая молитва не помешает ему все повторить. Искушения плоти казались ему неодолимыми. Он знал, что должен подвергать себя им до тех пор, пока не сумеет воспротивиться. Не веря, что справится, он утешал себя мыслью о тех признаниях, которые сможет вытянуть у Луизы.

Он закрыл глаза, заставляя себя сосредоточиться на молитве. Но вместо этого перед мысленным взором вновь возникли губы Луизы у его ног. Он почувствовал, как его детородный орган вновь твердеет. Он открыл глаза на статую Христа над ним, вглядываясь в страдания Спасителя, мысленно повторяя все четырнадцать стояний на крестном пути. Когда он дошел до того этапа, где Мария Магдалина стоит под крестом, в его сознании возникло новое видение: он в обличье Христа, в одном лишь обернутом вокруг бедер куске ткани, и Луиза как Мария Магдалина, искусительница, которую он своим мученичеством наставил на тропу веры. И хотя видение это едва ли смогло остудить его разгоряченное тело, оно успокоило его душу. Представив себя избавителем, который жертвует своей жизнью ради спасения грешницы, он впервые с той минуты, как фрейлина появилась у него на пороге, смог вдохнуть полной грудью.

Он встал, разглаживая сутану. Король был в тяжелейшем состоянии. Его место – у изголовья монарха.

Франсуа де Гиз

Войдя в королевскую спальню, герцог де Гиз вынул из рукава платок и прикрыл нос. Пах он его же потом, но это не шло ни в какое сравнение с царившим в комнате гнилостным духом. Его брат, кардинал Лотарингский, перекрестился и опустился на колени, тут же начав молиться вполголоса.

Франсуа подошел к раненому королю. Хирург Амбруаз Паре протирал ему лоб, вероятно чтобы выглядеть полезным. Герцог щелкнул пальцами. Хирург поднял голову. Де Гиз с удовольствием заметил, как испугался его этот гугенот, к несчастью лучший в своем деле. Амбруаз Паре поклонился и скромно отступил перед католиком-радикалом.

«Прекрасно. Иначе я бы собственноручно выкинул его за дверь».

Королевский шлем лежал разрезанный. С монарха сняли доспехи, и он теперь корчился от боли. Из глазницы, распухшей и превратившейся в сплошную гнойную рану, все еще торчал обломок копья. Голова была обмотана повязкой, пожелтевшей от выделений. Герцог видал и не такое, однако тут перед ним лежал король. И не будучи врачом можно было предсказать скорый конец. Он взял монарха за руку.

– Сир, это я, де Гиз.

Муки короля, казалось, обострились, и он сжал руку герцога с силой, какой тот совсем не ожидал, учитывая его состояние.

– Друг, спасибо, что пришли.

– Мое место подле вас, мой король.

– Гиз, защитите королеву и детей.

– Это станет моим наипервейшим долгом, сир.

– Где мои министры? Скажите, пусть придут.

– Не нужно, сир, мы с братом займемся делами королевства, пока вы не поправитесь.

– А мой сын, Франциск?

– Сир, его так поразил ваш раненый вид, что он и сам слег и не может явиться.

– Лишь бы Небеса не забрали его вместе со мной, он ведь наследник короны.

– В нем, сир, довольно сил.

Король схватил герцога за рукав.

– Диана! Где она? Она меня бросила? Я не хочу умирать без нее! – взмолился он.

– Увы, сир, мы ищем ее повсюду. Она непременно придет, будьте покойны.

Ветер менялся, и де Гиз намеревался поймать нужный галс. Во-первых, его племянника думали в начале года обручить с приближенной Дианы де Пуатье. В бездну! Его племянница, Мария Стюарт, станет королевой Франции, об руку с Франциском, ее ничтожным мужем. Еще никогда их род не был так близок к трону. Причем не только к французскому. Мария – еще и королева Шотландии, а скоро станет и правительницей Англии. Елизавета I, присвоившая себе корону, взошла на трон меньше года назад, так что сбросить ее оттуда будет нетрудно. И тогда де Гизы станут править Шотландией, Англией, Францией и Лотарингией – наконец-то обширная империя, достойная их величия и их потомства! Мысль эта опьянила герцога.

– Вы вздыхаете, герцог, – забеспокоился король.

– Молюсь о вашем спасении, сир.

На этих словах кардинал прервал молитву и с улыбкой поднял глаза на герцога. Братья понимали друг друга без слов. Оба беззвучно, одними губами проговорили девиз: «Каждому свой черед».

Екатерина Медичи

После чудовищного несчастного случая Екатерина прошла через бурю чувств. За оцепенением и страхом последовали надежда, потом смятение и наконец смирение. Сейчас же ею владело нетерпение. К горлу подступили все накопившиеся за годы замужества обиды и горечь.

Генрих слабел с каждым днем. Ей хотелось схватить его за плечи и трясти, услышать наконец извинения, прежде чем он предстанет на суд Божий. Их с него причиталось немало. Но сколько бы ни смотрела она на него, она знала, что больше он ничего не скажет.

Его уложили на толстые подушки, чтобы приподнять грудь. Время от времени короля нужно было на них поправлять, потому что он сползал, как тряпка. Он не принимал пищи со дня турнира. Амбруаз Паре пытался давать ему жидкую кашу, но монарха тут же рвало. Хирургу с трудом удалось влить в него лишь пару чарок вина, и то расплескав половину на бороду. Порой Генрих стонал. Как-то вечером он вскрикнул и открыл здоровый глаз, уставившись перед собой, но затем повалился назад на перину. Это подало робкие надежды. С ним говорили. Но он ничего не слышал. И с тех пор лишь изредка вздрагивал. Пот его смешивался с гноем, без конца сочившимся из-под раненого века, исходивший от него запах вызывал у окружающих тошноту. Екатерина носила на шее цепочку с кулоном, в который закладывала духи, позволявшие выносить зловоние.

Как долог был его последний час! Амбруаз Паре предсказывал два-три дня. Но уже начинался восьмой. Скорей бы конец!

Почему она снова должна была страдать из-за Генриха? Ее, безропотно