Преклони предо мною колена - Богумил Ржига

отряда украл копченый окорок. Это произошло на рассвете. Он схвачен и приведен к Мареку из Тынца. Парень ощетинился, глаза, как у рыси, под курткой худое мускулистое тело. Марек не моргнув глазом назначает наказание: пятьдесят ударов палкой. Никто этому не удивляется. Кража есть кража. Парень вопит как одержимый, так что сбегаются его однополчане. Заваривается страшная потасовка, во время которой вор убегает. Потасовка как потасовка — ничего особенного. Что может сделать обыкновенный кулак? Удар по уху, разбитый нос, сломанные ребра, вывихнутое плечо. Марек палкой разгоняет распаленных солдат. Нападающие покидают поле боя. Один хромает, другой ругается, третий держится за голову.

В этот момент на красивом гнедом жеребце подъезжает Ян из Смиржиц. Он бледен, губы сжаты, брови нахмурены. Конь под ним дыбится. Сразу становится тихо. Лица подебрадских воинов словно высечены из дерева.

— Кто велел избить моего солдата? — цедит сквозь сжатые губы Ян из Смиржиц.

— Я, — отвечает Марек и отбрасывает палку.

Он стоит на земле, но ему хочется быть намного выше. А это трудно — даже гордо поднятая голова не помогает.

— Кто ты?

— Начальник лагеря.

— Как твое имя?

— Марек из Тынца.

— Хватайте его! — приказывает пан из Роуднице. — Он получит такое же наказание!

Марек стоит как статуя. Даже пальцем не шевельнет. В нем закипает гнев, но в то же время он чувствует, как в душу вползает тоска. Словно всему наступил конец.

Побитые роудницкие воины набрасываются на него. Подебрадские солдаты стоят в нерешительности. Что они должны делать? Почему им никто не приказывает? Обычная драка вдруг превращается в зрелище. Простой спор оборачивается серьезными неприятностями. Все подвержены вспыльчивости. Даже знатные паны.

Отсутствует только главный актер. Иржи из Подебрад. Однако ангел-хранитель вовремя извещает его. Иржи скачет на своем белом коне. В синей тунике, с развевающимися волосами. Он спокоен. Стена зрителей расступается и впускает его внутрь круга.

— Что здесь происходит? — поднимает брови пан Иржи.

— Он дал моему воину пятьдесят палочных ударов, — цедит сквозь зубы Ян из Смиржиц.

— Отпустите его, — приказывает пан Иржи.

Марека тут же освобождают.

— Я хочу наказать его, — стоит на своем роудницкий пан.

Волнение исчезает с его лица, но ненависть остается.

— Что сделал этот воин? — обращается к остолбеневшему Мареку пан Иржи.

— Украл у нас копченый окорок! — кричат подебрадские воины.

Марек не издает ни звука.

— Пан Ян, — обращается Иржи к роудницкому пану. — Чему ты, собственно, удивляешься?

— Ничему, — обрывает Ян из Смиржиц. Поворачивает на месте коня, пришпоривает его и одним рывком оказывается вне круга — ротозеи едва успевают отскочить.

— Отправляйтесь восвояси, — приказывает пан Иржи воинам. Какое-то мгновение он смотрит на Марека. Ничего не говорит, хотя все понимает. Затем вспоминает, что он одет недостаточно официально, и возвращается в свой шатер.

У Марека такое чувство, что для него все кончено, он сброшен на землю и никогда уже не поднимется. Должны были бить его ногами, топтать, вонзать ножи и мечи, рогатины и алебарды. Это было бы прекрасное смертельное угощение. Только Марек на нем уже не присутствовал бы.

— Голова закружится оттого, что смотришь в землю, — слышится рядом громкий голос.

Марек поднимает голову. Это Ярослав из Мечкова, добродушный верзила. Лицо немолодое, утомленное, долговязая фигура отбрасывает длинную тень. Утреннее солнце играет в капельках росы.

— Все это затеяно не против тебя, — продолжает пан Ярослав.

— А против кого?

— Целились выше. В нашего пана, — отвечает Ярослав, слегка прищурив глаза и осторожно оглядываясь по сторонам.

— Неужели это правда? — бормочет Марек, но его мысль не противится утверждению пана Ярослава.

Он вздыхает и пропускает в отчаявшееся сердце немного надежды. Туча, которая висела над ним после столкновения с Яном из Смиржиц, теперь не кажется ему такой черной.

— Ты должен знать, кто ты и что должен делать.

— Я едва это сознаю, — бормочет Марек.

Ему стыдно за себя, но еще больше за роудницкого пана. Почему они стали ему поперек дороги? Кто перемешал все карты? Углубится ли еще больше пропасть между ним и Анделой? Есть ли какой-нибудь выход или нет?

— Это неплохо, если ты немного помучаешься, — улыбается пан Ярослав и поворачивается к коням.

Он хочет прогуляться. Едет легко и упруго, словно каждый шаг для него чрезвычайно важен. Наверное, радуется, что скоро в незнакомых местах подновит свою старую славу.

Марек долго провожает его взглядом.

Последний день августа. Войско все еще не разбежалось. У пана Иржи удивительная способность удерживать людей вместо. Создается впечатление, что друзья вокруг него множатся.

Уже разбит лагерь неподалеку от Планян. Все знают: поход начался. И хотя начальники отрядов стараются сдерживать солдат, страсти разгораются. Каждый отряд обеспечивает себя сам оружием и продовольствием. Лес мечей, обнаженные кинжалы, арбалеты наготове. Войско должно есть и пить. И надо всем этим волна грубого веселья. У воинов словно зорче видят глаза, лучше слышат уши и все чувства обостряются. Завтра их, может быть, ждет смерть, сегодня они хотят жить и потому бесчинствуют. В деревнях тревога. Особенно в тех, которые принадлежат пану Бедржиху из Стражнице. Бедржих — он будет предавать и на том свете.

Солнце непреклонно совершает свой путь, оно ищет ночную тьму. Тихий и долгий день угасает в синем тумане. Воздух словно затянут бархатом. Туман незаметно вползает в легкие и незаметно выползает из них.

Марек бродит среди воинов своего отряда. Не отвечает на окрики, потому что не слышит их. Он погружен в себя. Что он должен предпринять? Отдаться несущей его волне? Или плыть против течения? Сегодня он навлек на себя гнев Яна из Смиржиц, а завтра он может так же навлечь неприязнь Иржи из Подебрад. Стоит только ему сбежать из его войска. До Подебрад всего два шага. Там по замку ходит Андела. Марек знает — она ждет его. Все остальное пустяки: война, слава, дворянский герб, чины, деньги, имущество. Уедут вместе к Дивишу в Чиневес и начнут там новую жизнь. Марек чувствует, что за себя он может поручиться. А что, если он ошибается? Вдруг он трус? Вдруг он не решится действовать наверняка! Ведь не находит же он в себе силы пробить спасительный туннель и идти за светом своей любви! А может быть, эта любовь — грех?

Марек раньше умел распознавать, где чувственность и грех, где добро и зло. Когда же его самого захватила любовь, ему изменила эта способность. Но ведь любовь не может быть грехом. Это ему говорит не разум, это утверждает