Преклони предо мною колена - Богумил Ржига

серые куртки с несколькими пуговицами на рукавах — в таком виде они сойдут за студентов, и их трудно будет распознать в Праге. У пояса сумка, в которой вместо необходимых для студентов принадлежностей свернутые грамоты, адресованные сапожникам, кожевникам, портным и другим ремесленникам. У Якуба Шиндлера вертятся на языке всевозможные предостережения, но он помалкивает. Пусть эти желторотые на собственной шкуре испытают, что такое католическая Прага.

Они отправляются в город, полный жизни. Видят, что большинство горожан — здоровые молодые люди, живо интересующиеся происходящими событиями. Судя по их интересу к политике, можно заключить, что не случайно в Праге родилось столько реформаторов. Но особую благодарность за воспитание пражан нужно принести женщинам. Сыновья их вырастали храбрыми мужчинам. А дочери не только красивы — их лица выражают внутреннюю силу. Марек и Дивиш потерялись в толпе, как капли дождя теряются в реке. Они ходят по рынку — едят вареное мясо и пьют пиво. Платят деньгами, веселыми шутками и грамотами, в которых подебрадский пан обещает восстановить справедливость. Заходят в корчму и снова заказывают еду. Они не разбирают, что им кладут на тарелки. Серну? Зайца? Кабана? Снова в придачу к деньгам идут грамоты. Юноши раздают их и тем из сидящих в корчме, на чьих лицах видна забота о хлебе насущном.

На улице Длоугой у Марека замерло сердце: его память вызывает образ Анделы и образ счастливого Марека, который гулял здесь вместе с ней. Какая это давность? Невозвратимая? Или она мостик в будущее? Марек хочет стряхнуть с себя уныние. Андела укоренилась в нем навечно, и он боится за нее. Где та улочка, по которой он пройдет с Анделой в будущее?

— О чем ты думаешь? — спрашивает Дивиш.

Он не любит, когда Марек замыкается в себе.

— Так, ни о чем.

— Ты поклялся мучиться всю жизнь? — сердится Дивиш.

— Я кому-нибудь мешаю?

— Себе.

— Своим печалям я никогда не придаю значения.

— Если бы ты был мудрое, то послушал бы меня.

— Что бы ты мне предписал?

— Спокойствие, умеренную еду, упражнения с оружием, верховую езду, веселое общество. Одиночество — только во время сна.

— Для чего мне это?

— Чтобы ты сам себе нравился и не причинял себе огорчений.

— Я пока что не имею ничего против того, что я жив, — защищается Марек.

Дивиш не понимает его. Он не так тонко чувствует, как Марек. Он не ведает, что такое любовь и разлука. Не знает, что такое оскорбление.

Они приближаются к дому «У слона». Рядом каменный дом, в котором обосновался высший бургграф пражский — пан Менгарт из Градца. У него многочисленная дружина. Марек знает, что воины его вовсе не думают о правде и справедливости. Суровые мужи, затянутые в кожу и железо, с душами, готовыми на вечное проклятие. Дивиш неосторожно спрашивает проходящую мимо старуху о пане Менгарте. Где он теперь? Здесь ли почует? Старуха и слова молвить не успевает — ее губы остаются некоторое время открытыми, — как два дюжих молодца бросаются на Дивиша, и это не предвещает ничего хорошего.

Завязывается драка, в которой участвуют Дивиш и Марек, несколько прохожих, какой-то здоровенный монах и ездовой, у которого понесли лошади. Визжат женщины, сбегаются люди, кого-то надо отправить в тюрьму, но никто не знает кого. Очень решительно ведет себя монах в коричневой рясе. Он вызволяет из галдящего клубка двух юношей и настоятельно предлагает им побыстрее бежать в Тынский храм и возблагодарить там бога за свое спасение. Марек и Дивиш, к всеобщему удивлению, сразу же покоряются.

Храм в качестве убежища их особенно привлекает. Они вваливаются туда при последнем издыхании и смешиваются с толпой прихожан, которые как раз слушают проповедь тынского священника Яна Папоушка из Собеславы. Что же проповедует этот отступник? Ему мало того, что он обещал кардиналу Карвайалу перейти в католическую веру!

Сначала Марек и Дивиш вслушиваются только в тишину храма и блаженно вбирают в себя его покой. Потом они начинают различать слова. Кто-то с кафедры страшно оскорбляет кого-то, называет порождением дьявола и извергом рода человеческого. Но кого? Марека это пока не очень интересует. Дивиша тоже. Но вдруг их осеняет: проклятия их господину, Иржи из Подебрад. Взяться за оружие они не могут, потому что его у них нет. А кричать после недавней драки им не хочется. Протискиваются потихоньку, чтобы выбраться из костела, и окольными улочками пытаются пробраться к дому Бочека, с выражением беспечности, которое они еще в костеле придали своим лицам, и песенкой, которую они вполголоса напевают себе под нос.

У ворот они сталкиваются со здоровенным монахом в коричневой рясе. Тем самым, который вытащил их из свалки? Конечно, он. Смелое лицо с взъерошенными усами. Разорванный капюшон. Да это же владелец дома Бочека Якуб Шиндлер!

— Якуб! — удивляется Дивиш и бросается к нему.

— Это был ты? — удивляется Марек.

— Вот и пусти вас просто так в город, — смеется Якуб Шиндлер. — Сидеть бы вам теперь в кутузке.

— Якуб, неужели ты оставил бы нас там? — восклицает Дивиш.

— Пожалуй, нет, — мрачно говорит Якуб Шиндлер. — Вы не знаете пражской кутузки. Тьма и плесень.

— Обещай, что поможешь нам, — настаивает снова Марек.

— Еще сегодня утром я не мог, а теперь даже должен, — отвечает со смехом Якуб.

Юношам не приходится объяснять Якубу, что их задача помешать бегству пана Менгарта из Градца: он и сам давно об этом догадался.

3 сентября город просыпается беспокойно, как пчелиный рой. Вчера еще он принадлежал католикам, сегодня здесь распоряжается Иржи из Подебрад. Для этого достаточно было просто ночного нападения. Охрана городских укреплений, должно быть, даже не сопротивлялась. По донесениям, погиб только один из нападающих. Все воины целыми и невредимыми проникли в город.

Итак, в Праге рассвело раньше, чем обычно. Светили отточенные мечи и начищенные шлемы. Но ни от мечей, ни от копий не пролилось ни капли крови. Как это случилось? Новому папу никто не оказал сопротивления. Его имя выкрикивают уже не со злобой, а скорее с уважением. Оно звучит мелодично. Но и это не сохранило бы жизни пражским солдатам. Огрубевшие воины пана Иржи привыкли во имя своего господина рубить врага на куски независимо от того, защищается он или нет, заклинает ли всеми святыми. На пути бесчинств стоит строгий приказ. Воины ни в коем случае не должны применять насилие. Только так можно привлечь союзников.

Что за звон? Это колокола? Это грохочут аркебузы? Это мостовая дрожит под копытами коней? Наверное — все вместе,