Преклони предо мною колена - Богумил Ржига

Андела? Где Андела? Пока он рассказывает, он приходит к заключению, которое его поражает: женщины терпеливее и опытнее мужчин на целое столетие. Может, у них есть договоренность со временем? Или даже с вечностью?

У пани Кунгуты просветленное лицо, глаза ее горят. Безусловно, в глубине ее души заложено понимание другого человека. Поэтому каждый охотно идет для нее на все. Она не забывает о переживаниях Марека, хотя завоевание Праги ее просто ошеломляет.

— Андела позавчера уехала; она должна была вернуться в Роуднице, — говорит она тихо, словно чувствуя, что она неблагодарна по отношению к Мареку.

«Почему?» — спрашивает взглядом Марек. И вдруг весь мир кажется ему непонятным.

— Не знаю, удовлетворит ли тебя то, что я скажу, — дрожащим голосом говорит пани Кунгута.

— Роудницкий пан получил из Подебрад письмо, — объясняет пани Поликсена с заметным интересом, однако этот вероломный поступок она, видимо, осуждает. — Пана из Смиржиц привело в бешенство его содержание. Он послал за Анделой отряд конницы. Что нам с пани Кунгутой оставалось делать? Пришлось ее отпустить.

— Кто написал это письмо?

— Об этом мы можем только догадываться, — осторожно отвечает пани Кунгута.

— Это могла быть только одна женщина, — подтверждает пани Поликсена с недоброжелательным блеском в глазах. — Но также возможно, что это была не она.

— Кто?

— Пани Алена Вахова.

Словно молния осветила в душе Марека все происшедшее. Никто другой этого и не мог сделать. Это она села за стол и написала письмо, которое нанесло такой тяжкий удар любви молодых людей. Пани Алена! Мареку всегда были неприятны ее высокая прическа и руки с длинными загнутыми пальцами. Эта женщина была словно соткана из холодной рассудочности. Женщина, созданная для интриг. Марек вновь и вновь должен признаться себе, как мало знает он женщин. В них есть все: любовь и ненависть, верность и предательство, всепрощение и мстительность. В них целый мир.

Но зачем ему такие познания? Кому принесут пользу подобные рассуждения? Марек чувствует, как в нем меркнет огонек надежды, становится таким маленьким. Он может совсем погаснуть, но может также разгореться в пожар. Что он выберет для себя?

Однако с Мареком случится такое, чего он даже не предполагает. Разгорится пожар. Не вдруг. Наверное, он пока тлеет где-то в глубинах его души. И поддерживается извне. Все, что с ним происходит, неподвластно рассудку. Это гораздо больше, чем просто желание поступить наперекор обстоятельствам. В нем вдруг рождается отвращение к собственному спокойствию. Словно из привычного мира он попал в новый и незнакомый. Словно он утратил ощущение тишины и должен приспосабливаться к мирскому шуму. Словно исчез его внутренний порядок и ему приходится вживаться в хаос космоса. Словно он увидел бессмысленность человеческой жизни и силой хотел принудить ее к разумности.

Он бежит к дому пани Алены Баховой и колотит кулаками в дубовые двери. Они не откроются. Испуганный женский голос отвечает ему, что пани Алена уехала. Куда? Скорее всего, в Кутную Гору. Марек понимает: эта женщина не только жестока, но и труслива.

Неудачный визит Марека к пани Алене несколько охладил его. Он чувствует себя отделенным от мира завесой, которая сохраняет его силу и одновременно придает ему спокойствие. Он уже может быть рассудительным. Ему некуда отступать. Он должен освободить Анделу из отцовского плена. Он должен разрушить заговор, который направлен против него. Он должен осуществить их с Анделой решение, которое все время откладывается. Но как? Марек знает. Он горит нетерпением. Он поедет к Роуднице. Если он не сможет дойти пешком, то его помчат кони, понесут птицы, тучи, ветви деревьев, тихое солнце, всевидящие звезды.

Он даже не замечает, как очутился у Яна Пардуса. Он стоит перед ним и просит то, чего просить не должен. Бессрочный отпуск. Отпуск, равносильный увольнению. Или дезертирству. Старый гетман проницательно смотрит на него и напускает на себя грозный вид. Он отдаляется от Марека. На такое расстояние, что уже не может понимать его.

— Тебя все еще зовут Мареком из Тынца? — спрашивает он недоверчиво.

— Да.

— А я кто?

— Ян Пардус из Горки.

— Ну тогда определенно это мы.

— Может, вы обо мне думаете что-нибудь другое?

— Ничего другого я о тебе не думаю. Думаю только одно.

— А что?

— Что я отправлю тебя под арест в башню.

— Почему? — вздрагивает Марек.

— Потому что ты не воин, когда должен быть воином. Стража!

— Ян Пардус! — вздыхает Марек.

— Слышать ничего не хочу! — кричит старый гетман, и лицо его багровеет.

— Я сейчас больше человек, чем воин, — успевает сказать Марек, прежде чем две тяжелые руки ложатся на его плечи.

— Вот именно, Марек, — успокаивается гетман. — Этому самому человеку место в тюрьме.

Он смотрит Мареку вслед, пока тот не исчезает в дверях башни. Что выражает его взгляд? Только что глаза его кричали. Сейчас они тихие. Почти мертвые.

Свет и тьма. Видения и действительность. Свобода и неволя. В этих противоречиях вся жизнь. Никогда человек не может быть ни в чем уверен. Это знает и Марек, когда он приходит в себя после потрясения. А приходит в себя он быстро, потому что обычная жизнь исчезает за толстыми дверями тюрьмы. Стены стирают любой ясный образ, всякое определенное желание. У Марека вдруг оказывается избыток времени. За Анделой он ехать не может, хотя сердце страстно толкает его, рвется к ней. Он мог бы взбунтоваться, но против кого? Против стен башни? Против стражи? Против Яна Пардуса?

Марек осматривается. Его глаза уже привыкли к полутьме, так что он видит все, что есть в камере. Предметов здесь немного. Деревянные нары, на них сидит человек — лицо его кажется Мареку знакомым. Деревянный ушат, под потолком узкое окошко, через которое проникает тусклая полоска света, дверь.

Его глаза возвращаются к человеческой фигуре на нарах. Ржаная борода. Лицо бледное, узкое. Оно кажется спокойным. Но его спокойствие не мертвенно. Как раз наоборот. В нем избыток жизни. Только другой, не той, которую Марек знал до сих пор. В ней мудрость, умиротворенность, а возможно, и набожность.

— Ты Ян Кржижковский? — вздыхает Марек.

— Да, пан, — отвечает портной Кржижковский.

— Ты помнишь меня?

— Я часто молюсь за вас.

— Как? — удивляется Марек. — Я тебя привел в тюрьму, а ты за меня молишься?

— Христос молился и за своих врагов.

— Ты уже не еретик?

— Я не изменил своих взглядов. Моя ересь все та же.

— Тогда ты