Годунов. Трагедии Смутного времени - Александр Николаевич Бубенников

Александр Гонсевский понимал, что народное ополчение, с которым он не мог ничего поделать уже несколько месяцев, держится на Ляпунове. Бестолкового Трубецкого и авантюрного, без царя в голове Заруцкого он не боялся. Вот этот ясновельможный пан и учинил опасную провокацию против Ляпунова для его дискредитации или даже уничтожения руками казаков.

Так уж вышло, что в какой-то локальной стычке поляки захватили в плен донского казака, оказавшегося родственником знаменитого атамана Исидора Заварзина. Прознав про несчастье, тот захотел освободить своего родича, связался с московским старостой Гонсевским и предложил за него значительный выкуп.

Пан Александр воспользовался удобным случаем и велел своим искусным писарям состряпать подложную грамоту от имени Ляпунова, подделать его подпись.

Она была адресована во все русские города, а говорилось там вот что:

«Где поймают казака, надо его бить и топить. А когда, Бог даст, государство Московское успокоится от Смуты, то мы весь этот злой народ казаков истребим до последнего человека. Без казаков заживем».

Эта подделка была отдана казаку, освобожденному из плена, и сработала как нельзя лучше.

Случилось тогда лихо. Один из земских начальников ополчения, некто Плещеев, поймал на месте и при свидетелях 28 своевольных казаков, занимавшихся жутким разбоем и грабежом. Он велел своим людям тут же утопить их. Сам ли Плещеев надумал лишить преступников жизни или сделал это по приказу Ляпунова – никому неизвестно. Только вот казнь без приговора земской думы была абсолютно незаконной.

Казаки Заруцкого прознали про позорную смерть своих побратимов, заволновались и сильно возбудились против Плещеева и Ляпунова. Их озлобление и ярость казаков оказались настолько сильными, что Ляпунов попытался отъехать к себе в рязанские земли, но был удержан, причем не казаками, а своими приверженцами.

Тут появляется казак с поддельной грамотой, отдает ее Исидору Заварзину и говорит:

– Вот, брат-атаман, смотри, какую измену над нашей братией, казаками, Ляпунов делает! Эту бумагу поляки случайно перехватили и мне отдали.

Прочитав поддельную грамоту, атаман хлопнул себя по лбу, обнажил саблю и заявил, пылая праведным гневом:

– Вот ведь вражина! За это мы его на казацком круге порубаем, как капусту!

22 июня 1611 года казаки собрали круг, зачитали грамоту, полученную от поляков, и потребовали к себе всех главных воевод – Трубецкого, Заруцкого и Ляпунова – для ответа. Первые двое на круг не поехали. Прокопий тоже сначала отказывался отправляться туда, но казацкие старшины заверили его в том, что ему не будет никакого зла. Ляпунов поверил им и в сопровождении своих верных дворян поехал к казакам.

– Ты писал, Прокопий? – спросили Ляпунова казаки, показывая ему грамоту.

– Нет, не я, – ответил Ляпунов, внимательно осмотрев грамоту и подпись, стоявшую на ней. – Рука похожа на мою, только я не писал. Это за меня мои враги сделали.

Один из казаков, не удовлетворенный объяснением воеводы, ударил его саблей. И понеслось! Донцы в ярости изрубили Ляпунова.

Дворянин Иван Ржевский пытался защитить его, истошно кричал, мол, Прокопий не виноват! Он заплатил за это жизнью. Его за компанию с Ляпуновым порубали в невиданной ярости казаки.

После этого инцидента началось массовое бегство из ополчения дворян и других служилых людей. Самые богатые персонажи покупали у Заруцкого поместья и должности и отправлялись на места своей новой службы отбивать потраченные деньги.

С неожиданной просьбой обратился к Заруцкому князь Григорий Шаховской, когда они оказались вдвоем на конях, с глазу на глаз:

– Давай, Иван, разошлем грамоты. Дескать, объявился новый царь Дмитрий, казацкий. У тебя думская печать, у царицы Марины – старая золотая, которую я вывез из Москвы когда-то. Мы ведь с Мишей Молчановым были большие мастера писать грамоты.

– Были, да сплыли мастера со старыми печатями, сегодня никому не нужными, – надменно сказал Заруцкий. – Прошло время первых, вторых, третьих и сотых Лжедмитриев. Есть только один настоящий природный царь. Его зовут Иван Дмитриевич.

– Значит, не нужен тебе я, Иван?

– Да, выходит, так, Григорий.

– А ты не боишься, что я слишком много знаю?

– А вот я тебя сейчас немного помечу, чтобы ты не зарывался, сидел за печкой и не высовывался оттуда! – выкрикнул Заруцкий и ударил его шашкой по голове, но не острой частью, а плашмя.

Тот, заливаясь кровью, упал с коня и даже не пикнул. Откуда Заруцкому было знать, что этот князь-авантюрист с отметиной, оставленной рукой атамана Ивана, после распада первого ополчения Ляпунова примкнет с отрядом казаков ко второму, Минина и Пожарского? Только и там он, согласно грамоте, дошедшей до нас, сеял смуту, стремился поссорить воевод, побуждал своих воинов на грабежи земель, освобождаемых от власти Семибоярщины. Однако Бог шельму метит. Шаховской случайно погиб в 1612 году.

Казацкие отряды еще долго бесчинствовали в окрестностях Москвы. Но потом удалому атаману с царицей Мариной и воренком Иваном пришлось бежать сначала в Рязань, а потом в Астрахань.

Постскриптум

А Смута продолжала полыхать на Руси. Она закончилась не в 1612 году, после освобождения Москвы от поляков и победы войска Пожарского, жившего на деньги, собранные Кузьмой Мининым, и даже не после избрания на царство Михаила Романова, выдвинутого и вознесенного на трон донскими казаками.

Именно тогда, на исходе Смутного времени, ситуация складывалась очень даже непростая. Московское государство вполне могло исчезнуть с политической карты мира. Конечно, польско-литовский гарнизон вместе с московскими предателями Семибоярщины, со всей партией Романовых, среди которых в слезах и соплях цеплялся за жизнь юный стольник Михаил, был надежно заблокирован в Кремле. Однако в помощь ему шло с продовольственными обозами огромное, очень сильное войско польского гетмана Ходкевича.

Если бы ему удалось прорваться в Кремль и рассеять силы ополчения Минина и Пожарского, то конец Московского государства стал бы печальной реальностью. Все русские земли перешли бы во владение польского короля Сигизмунда Третьего либо его сына Владислава. Царская корона Михаилу Романову в случае победы поляков не светила вообще, совершенно никак.

Но пятидневное сражение летом 1612 года завершилось в пользу ополчения Минина и Пожарского. Московское государство стояло на самом краю бездонной пропасти, но все же не рухнуло в нее.

В тот период вполне реальными кандидатами на московский престол по-прежнему оставались как Сигизмунд, так и Владислав. Однако теперь как никогда раньше резко повысились шансы юного стольника Михаила Романова. Он был выпущен на волю из «вынужденного кремлевского плена» вместе с предателями-коллаборантами.

Таким оказался один из жестоких парадоксов излета Смуты, одна из странных причин сбросить с себя новое польское иго – боязнь помянутых предателей-коллаборантов,