Пушкин и Гончарова. Последняя любовь поэта - Татьяна Сергеевна Алексеева

Во второй раз помириться с противником без посторонней помощи Пушкин не смог. Хоть и были они с гусаром Петром Кавериным большими приятелями, улаживать их ссору пришлось командиру Петра. А из-за чего они тогда вообще поссорились? Вроде бы Каверин сочинил какие-то глупые стихи, но чем именно они до такой степени не понравились Александру, этого Пушкин вспомнить так и не смог. Помнил только, что после очень радовался, что та история закончилась благополучно.

С Кондратием Рылеевым его тоже пытались помирить. Все их общие друзья и поодиночке, и вместе приложили массу усилий, чтобы дуэль не состоялась, — очень уж они опасались, что она закончится трагически. Отменить поединок им не удалось, но, как оказалось, эти страхи были напрасными. Александр с Кондратием тогда оба промахнулись и остались невредимы. Кондратия, как стало ясно много позже, ждала совсем иная судьба…

Их с Данзасом сани проехали Невский проспект и свернули на Дворцовую набережную. На фоне стремительно темнеющего неба над Невой пока еще можно было различить Петропавловскую иглу. Константин бросил на нее мрачный взгляд, потом перевел его на Пушкина и сразу же стал смотреть куда-то в сторону.

— Уж не в крепость ли ты меня везешь? — попытался хоть немного отвлечь его от тревожных мыслей Александр. Но секундант, вопреки его ожиданиям, помрачнел еще сильнее.

— Так ближе на Черную речку — через крепость. Самая близкая дорога, — пробормотал он, по-прежнему отводя взгляд.

Пушкин кивнул, решив больше не шутить. А в памяти у него уже всплывала следующая дуэльная история — ссора с Толстым-Американцем, так нагло передернувшим карту. Они тоже далеко не сразу пошли на примирение. А могли ведь и вовсе не согласиться! И тогда, если бы даже оба остались живы, Толстой вряд ли стал бы помогать Пушкину свататься к Наталье. И сейчас Александр не спешил бы на другой поединок…

Нет, думать о том, что у него могло бы не быть шести лет жизни рядом с Натальей, Пушкин не стал бы и в другое, более спокойное время! Тем более не мог он допускать такие мысли сейчас. Но память уже услужливо подсовывала ему новую картинку из прошлого — эпиграмму на Вильгельма Кюхельбекера, его красное от возмущения лицо и требование немедленно стреляться, его ярость от промаха… Как же он кричал, когда Пушкин отбросил свой пистолет и попытался его обнять, как старался заставить его сделать свой выстрел! Александру тогда казалось, что они останутся врагами на всю жизнь и никогда уже у них не будет даже просто ровных отношений. Позже, когда они с Кюхлей, уже помирившиеся и забывшие и эпиграмму, и последовавший за ней скандал, в очередной раз пили в какой-то компании, он понял, что мужскую дружбу так просто не убить. А потом Александру еще несколько раз представился случай в этом убедиться.

Экипаж катился по темным и почти безлюдным улицам. И хотя Александру казалось, что едет он чересчур медленно, даже если учесть, что на дороге было скользко, он решил до поры до времени не требовать от Данзаса ускориться. Пока еще они не опаздывали.

Константин ехал молча и по-прежнему, как будто бы специально, избегал смотреть на Александра. Лицо у него было каким-то особенно мрачным и напряженным. Пушкину сложно было поверить, что старый друг, пусть и очень близкий, может беспокоиться о нем настолько сильно — он еще по лицею помнил, что Данзас неплохо умел скрывать свои чувства. «Беспокоится за себя? — предположил Александр. — Боится, что у него будут неприятности из-за этой истории?»

Все его прошлые поединки заканчивались благополучно и для него самого, и для его противников, и для секундантов. Большинство из них вообще не состоялись, как Пушкин на них ни настаивал. Барон Корф еще в лицее, не моргнув глазом, отказался принять его вызов, майор Денисевич извинился, хотя в их ссоре Александр был виноват сильнее. Какими же мелочами казались ему теперь причины тех ссор! Драка между их с Корфом слугами и замечание, сделанное ему Денисевичем в театре, — такая ерунда по сравнению с настоящим оскорблением! Понимал бы он все это тогда, наверное, не было бы тех скандалов и неприятной досады, которая так долго преследовала его после примирения.

И с Александром Зубовым в Кишиневе было так же! Хотя о том случае Пушкин сохранил не такие неприятные воспоминания. Все-таки тогда виноват был один лишь Зубов, передергивающий карты, а Александр мало того, что сумел повести себя по-настоящему хладнокровно, так еще и описал тот поединок в «Выстреле»! Можно было сказать, что из ссоры с Зубовым он извлек немало пользы. Зато после едва не случившихся сразу двух дуэлей, с полковником Орловым и его другом Алексеевым, ему вообще хотелось провалиться сквозь землю! Кажется, это был первый случай, когда Александр сам захотел помириться, не доводя дело до стрельбы, и очень обрадовался, когда выяснилось, что вызванные им в пьяном угаре противники желают того же самого. Так же было и на дуэли с подполковником Старковым, случившейся из-за ссоры во время танцев все в том же Кишиневе, — тогда, чтобы не убивать противника, на которого Пушкин почти сразу перестал злиться, он дождался, пока тот выстрелит и промахнется, и специально пальнул в воздух.

Все это, однако же, не помешало ему и после тех случаев еще много раз ссориться и требовать сатисфакции, соглашаться на примирение и отказываться от него. С молдаванином Баншем из-за ухаживаний за его женой, с советником Лановым из-за очередной эпиграммы, с отставным Рутковским из-за насмешки над его рассказом, с иностранцем Инглези, опять-таки из-за его жены, с собратом по перу Иваном Руссо — кажется, просто из-за того, что Александру не нравилось, как он пишет… Даже удивительно, как он успел нажить себе столько врагов всего за четыре года жизни в Кишиневе! Правда, поединки так и не состоялись — вместо стрельбы Пушкин каждый раз ненадолго оказывался под арестом.

Громкий стук и недовольный возглас Данзаса вновь оторвали Пушкина от мыслей о прошлом. Сани остановились, и Константин выпрыгнул из них, чтобы поднять упавший на дорогу футляр с пистолетами. Какой-то другой экипаж, ехавший им навстречу, промчался мимо.

Александр огляделся вокруг. Оказалось, что экипаж уже миновал центр города и теперь ехал по какой-то окраинной улочке мимо скромных деревянных домов. Данзас, подобрав ящичек, забрался обратно в экипаж, дернул поводья лошадей и вскоре уже снова нервно ерзал на