Пушкин и Гончарова. Последняя любовь поэта - Татьяна Сергеевна Алексеева

сиденье. Пальцы его неслышно барабанили по футляру, и казалось, что он вот-вот уронит его еще раз. Александр смутно припомнил, что он почти всю дорогу вертелся на сиденье и оглядывался по сторонам, словно высматривая кого-то в окна. Но это его не удивило. С секундантами ему чаще всего не везло — почти все они, как на подбор, оказывались мирными и совсем не воинственными людьми, стремившимися отговорить противников от поединка. Многим это удавалось, и сам Александр не слишком жалел о таких исходах своих дуэлей, тем более что примирение потом еще и очень бурно и празднично отмечалось. Но теперь он предпочел бы, чтобы его помощник был не таким миролюбивым. Поддаваться уговорам решить дело миром он не собирался, но и просто выслушивать их ему хотелось меньше всего на свете.

На мгновение они с Данзасом встретились глазами, и Александр, кивнув другу, опять стал смотреть на дорогу. Домиков у обочины становилось все меньше, расстояние между ними постепенно росло. Они уже были почти за чертой города. Ехать оставалось совсем недолго, и Пушкин вновь стал перебирать в памяти свои остальные дуэли. С Николаем Тургеневым и с графом Хвостовым он вновь ссорился из-за эпиграмм, а потом вынужден был извиниться. С Владимиром Соломирским из-за его ревности к одной даме и шуток Пушкина в адрес другой — но помирились они тогда красиво, без всяких просьб о прощении, просто пожали друг другу руки и сели за празднично накрытый стол. К тому времени его противники все чаще первыми соглашались на примирение, даже если изначально вызов исходил от них. Он был слишком известен, его называли третьим в России поэтом — после Крылова и Жуковского, его все любили, а те, кто не любил, все равно читали его книги. Никому не хотелось, чтобы такой человек погиб или пострадал по их вине! Хотя совсем удержаться от ссор и вызовов удавалось не всем. Все равно были истории с князем Репниным за то, что тот обругал стихи Уварова, и с князем Голицыным из-за уже неизвестно какой по счету эпиграммы Пушкина, и с послом Лагрене, который, как послышалось Александру, грубо попросил свою собеседницу прогнать его… Все они тоже завершились миром и взаимными извинениями, хотя этому и предшествовали долгие объяснения через посредников. Правда, в те годы Александр пребывал в столь мрачном настроении, что порой жалел об этих несостоявшихся поединках. Но потом в его жизни появилась Наталья, и то странное стремление к смерти прошло без следа. Может, поэтому и поводов для серьезных ссор в его жизни после этого стало намного меньше?

Впрочем, был еще недавний скандал с графом Соллогубом — теперь уже из-за Натали. Думать о том случае Пушкину особенно не хотелось, кое в чем он был слишком уж похож на теперешнюю историю с Дантесом. Глупые сплетни о том, что молодой граф Владимир Александрович неравнодушен к Наталье Николаевне и, в свою очередь, сам распускал слухи о других неравнодушных к ней поклонниках. Серьезная подготовка к поединку и неожиданно легкое заключение мира, несмотря на такой весомый повод. Правда, тем слухам изначально никто особо не верил, к ним никто не относился всерьез. Да и сам Пушкин тоже. Хоть он и разозлился поначалу, но остыл и пожалел о написанном в порыве гнева вызове очень скоро. Как и его ни в чем не повинный противник. Нет, пожалуй, сходства с тем, что происходило теперь, у того случая было совсем не много! На этот раз все было иначе. Абсолютно иначе.

— Мы приехали, — негромко сказал Данзас, привставая на своем месте. — Кажется, это здесь…

Пушкин поднял голову и в первый момент зажмурился. Утром на улице все было полностью черным, а теперь ему показалось, что все вокруг стало абсолютно белым. Возле самой дороги возвышались огромные снежные сугробы, а за ними вдаль уходила такая же белая, без единого пятнышка, равнина. Заснеженный берег плавно переходил в так же плотно укутанную белыми сугробами речку, по какому-то недоразумению названную Черной. И лишь еще дальше, на другом берегу, виднелись темные деревья, кусты и дома, словно нарисованные тушью на белом фоне. Александр узнал силуэт Комендантской дачи, а немного дальше — домика, в котором они с Натальей как-то сами провели часть лета. Теперь все дома были пустыми и казались давно заброшенными.

Пушкин выпрыгнул из саней и неожиданно провалился в сугроб почти по пояс. Тихо охнув — кто бы мог подумать, что за городом будет так много снега! — и отойдя от дороги на пару шагов, он замер, прислушиваясь к шуму другой приближающейся повозки. Она подъехала к экипажу Александра сзади и остановилась в десятке шагов. Одна из лошадей громко и как будто бы весело зафыркала…

Еще несколько секунд второй крытый экипаж стоял у обочины закрытым, и из него никто не выходил. Потом его дверь распахнулась, сметая верхушку сугроба, и наружу выглянуло так хорошо знакомое Пушкину красивое лицо, обрамленное светлыми волосами. Дантес тоже выбрался на дорогу и начал оглядываться по сторонам. На мгновение их с Александром взгляды встретились, но молодой человек тут же отвел глаза, а потом, повернувшись к окну своего экипажа, стал что-то говорить сидевшим в нем людям. Пушкин продолжил смотреть на него, облокотившись на край саней, пока Константин с чем-то возился на своем сиденье.

Только теперь Александру окончательно стало ясно, чем же все его предыдущие дуэли отличались от предстоящей. В те прошлые разы у него никогда не было желания убить противника.

Глава XX

Россия, окраина Санкт-Петербурга, берег Черной речки, 1837 г.

До последнего момента Константин Данзас не верил, что это произойдет. С той самой минуты, когда утром, переходя Фонтанку, услышал окрик Пушкина, и тот, выпрыгнув из санного экипажа, заявил, что ему срочно нужен секундант, он делал все возможное, чтобы ему не пришлось выполнять эти обязанности. Хотя Александру Данзас, конечно, ничего об этом не сказал. Выслушав просьбу друга прямо сейчас ехать вместе с ним во французское посольство, он не стал ничего спрашивать и лишь согласно кивнул. Ему и так было ясно, что происходит. О не прекращающемся уже больше года преследовании Пушкина голландским посланником Геккерном знал весь петербургский свет, и в том, что рано или поздно Александр не выдержит и повторно вызовет на дуэль его приемного сына, почти никто не сомневался. Данзас только не ожидал, что окажется первым, кому его