Фау-2 - Роберт Харрис

хватало глаз — больше километра, как уверял Каммлер, насквозь до другого склона горы. Это был Туннель B. Туннель A, параллельный ему, почти достроен. Поперечные переходы соединяли оба прохода. До войны здесь добывали гипс, потом — хранили топливо и ядовитый газ. Первая задача — полная очистка — уже начата. В полумраке бледные фигуры в полосатой одежде спотыкались под тяжестью мешков с цементом, стальных балок, деревянных подпорок, металлических бочек. Белые искры от газовых резаков, разрезающих бензиновые цистерны, вспыхивали среди тьмы. Следующим шагом, продолжал Каммлер, будет выемка новых переходов, прокладка железнодорожной ветки и строительство станции. В дальнейшем детали ракет будут доставляться по рельсам на один конец комплекса, а готовые ракеты вывозиться на платформах с другого. Производственная мощность — девятьсот ракет в месяц. Весь процесс — на глубине триста метров под горой, вне досягаемости разведки и авиации противника. Производство будет подчинено генералу Дегенкольбу, «железнодорожному царю», прославившемуся массовым выпуском локомотивов.

— А когда начнётся производство?

— В январе.

Один из инженеров присвистнул. Фон Браун сказал:

— Ракета — механизм чрезвычайной сложности, бригадефюрер. Станки требуют точности, а рабочие — высокой квалификации. Завтра — первое сентября. Как можно так быстро построить завод?

— Благодаря одному ресурсу, в котором у Германии нет недостатка.

— Какому именно?

— Рабочей силе. — Каммлер хлопнул в ладоши и рассмеялся, увидев их ошарашенные лица. — Ну же, господа! Если фараоны смогли построить свои пирамиды за две с половиной тысячи лет до Рождества Христова, то уж поверьте — СС вполне способна построить завод в середине двадцатого века и запустить его за четыре месяца.

— Сколько рабочих вы планируете привлечь?

— Для строительства и последующего производства? — Каммлер очертил воздух рукой. — Двадцать тысяч. Тридцать. Сколько потребуется. Резерв бесконечен.

На обратном пути к выходу из туннеля Граф спросил, приходилось ли ему строить что-то сопоставимое по масштабу в столь сжатые сроки.

— О, конечно. На Востоке. Приёмные пункты для евреев.

Это была его первая встреча с Каммлером.

Вторая произошла шесть недель спустя, ближе к середине октября. Возвращаться в Нордхаузен ему совсем не хотелось.

— Обязательно ехать? — пожаловался он фон Брауну. — Тут столько дел…

После смерти доктора Тиля он взял на себя почти все его обязанности в отделе двигателей, где они всё ещё пытались решить проблему с парогенератором турбонасоса — и тем самым довёл вспыльчивого Тиля до нервного срыва.

— Ты должен поехать, — ответил фон Браун. — Нам нужно подготовить ракету к серийному производству.

Снова фон Браун сам вёл самолёт, и на этот раз, снижаясь к аэродрому, он повёл машину прямо над холмом Кёнштайн. Среди тёмно-зелёных сосновых лесов брошенные гипсовые карьеры белели, словно шрамы. На ровной местности к юго-западу от холма строился крупный лагерь для заключённых. Граф с тревогой уставился вниз. Он заметил, что на бараках нет крыш. Если Каммлер действительно согнал туда тысячи иностранных рабочих, где же они все живут?

Ответ стал очевиден сразу, как только они въехали в туннель B. Люди жили под землёй, вдоль стен поперечных проходов, на ярусах шатких деревянных нар, составленных в четыре этажа, как клетки для кроликов. Половинки бочек с досками, положенными поперёк краёв, служили туалетами. В некоторых "клетках" лежали истощённые мужчины; один, с широко раскрытыми глазами, был явно мёртв. Запах стоял ужасный. А шум! Гул бетономешалок, звон кирок, приглушённые взрывы при проходке новых штреков, рёв генераторов, грохот вагонеток, лай сторожевых собак, крики эсэсовских надсмотрщиков. И всё это — в жёлтом призрачном свете ламп: движущаяся масса полосатых роб, безликая, если только не попытаться вглядеться в какого-нибудь измождённого, спешащего узника — все торопились, никто не шёл обычным шагом. И среди всего этого — безупречный, гладкий Каммлер, в окружении офицеров в чёрных фуражках, идущий по новенькому туннелю A, показывая то одно, то другое достижение. За полтора месяца, надо признать, он совершил тёмное чудо. Уже вырисовывались очертания гигантского конвейера: краны, цеха, участки сборки, стенды для испытаний, ремонтные мастерские. Он провёл инженеров через весь горный массив и вывел их на другой стороне — в ясный осенний полдень.

— Ну, господа, что скажете?

Граф закурил.

Артур Рудольф — единственный из них, кто был нацистом с самого начала, ещё до прихода Гитлера к власти, — сказал без колебаний:

— Фантастика.

Клаус Ридель — либеральный утопист, давно научившийся держать свои политические взгляды при себе — уставился в землю и пробормотал что-то о том, что это "впечатляет".

Фон Браун сказал:

— Я бы не поверил, если бы сам не увидел.

— Доктор Граф? — Каммлер посмотрел на него с ожиданием.

— У меня нет слов.

— Приму это за комплимент! А теперь поедем в мой кабинет в Нордхаузене, выпьем чего-нибудь и обсудим производственные планы подробнее.

Когда они пошли к ожидавшим машинам, Граф подошёл к фон Брауну.

— Мне надо вернуться в Пенемюнде. Там я нужнее.

— Нет. Мы прошли слишком большой путь, чтобы отступать. Никто уже не вернётся назад.

Он пошёл вперёд. Граф остановился, оглянулся на устье туннеля, потом — на небо. Он ощущал себя, как одна из тех ракет — человеческой машиной, запущенной по заданной траектории, мчащейся к заранее определённой цели и отозвать которую уже невозможно. Он докурил, бросил окурок и пошёл вперёд, догоняя остальных.

Ночь была ясной. Дорога — пустой. Низко над тёмной полосой леса, далеко над Северным морем, яркий серп луны освещал путь. Теперь, выбравшись из Схевенингена, Граф нажал на газ. Луна, казалось, двигалась вместе с ним. «Frau im Mond» — «Женщина на Луне». Весёлый, слегка эротический символ киностудии, нарисованный на фюзеляже ракет, сопровождал их на всех испытаниях в Пенемюнде. Только при переходе к серийному производству подобные вольности стали невозможны.

Он въехал на окраину Вассенара и сбросил скорость, высматривая поворот. Увидев, притормозил и свернул налево. Его сразу остановил шлагбаум. Из будки вышли эсэсовцы.

Он предъявил удостоверение и пропуск:

— Мне нужно проехать к стартовой площадке.

— Проезд запрещён.

— Это чрезвычайная ситуация.

Один из эсэсовцев рассмеялся:

— Конечно! Если вы пытаетесь попасть в бордель — забудьте.

Другой, с большей симпатией, сказал:

— Оставьте это, доктор. Вы ничем не поможете.

Откуда-то из леса донеслась длинная очередь из пулемёта — секунд пятнадцать-двадцать. Эсэсовцы обернулись. Полминуты — тишина. Потом — ещё одна, короче, и затем — полдюжины одиночных выстрелов.

Граф опустил лоб на обод руля. Охранники вернулись в будку. Он так и сидел, чувствуя, как дрожь холостого хода передаётся в голову, а потом с усталостью включил заднюю передачу и повернул обратно.

16

Кэй проснулась, выключила будильник, перевернулась и взглянула на другую сторону кровати.